Кирза и лира

— О чем разговор, доктор, конечно. Доставим его к вам в лучшем виде, за милую душу, — мягко рокочет старшина. И, чуть отозвав в сторонку, добавляет: — Ты там это, не проводи его у себя, ну — вызов этот. Ладно? И тебе будет хорошо, и нам. А, доктор? На хрена нам прекрасное лицо статистики портить, правильно, да?

Фельдшер вроде мнётся, растягивает приятный для себя момент льстивого увещевания, отыгрывается за предыдущие оскорбления. Но пока набивает себе цену, инструкция, мол, не позволяет, вдруг там заражение, да мало ли чего… С сомнением крутит головой, прячет глаза.

— Да ладно тебе, доктор, какое заражение? Ты ж его так здорово обработал, понимаешь, как какой-то этот… хирург Вишневский, вот, понимаешь. Чисто профессор. Всех микробов уже там передушил, — заискивает, хихикая старшина. — Ну, подумаешь, доктор, потянул солдат немножко ногу, а? И что? День, два и всё пройдет. Заживет же ж, ты знаешь, как на… Ну, доктор, первый раз, что ли?

Фельдшеру нравится, когда к нему так вот обращаются — доктор. Просто он сейчас мстит старшине за прошлое унизительное к нему обращение: «эй, ты, коновал». Какой он коновал, он уже почти действительно доктор. С его-то опытом… Иной раз такие сложные случаи, бывает, щелкает, как орехи. Если бы его не оскорбляли там, в туалете, он бы давно уже сдался. Что ему, жалко что ли.

— А ответственный дежурный? Он же видел, — выбрасывает фельдшер козырного короля.

— Доктор, только между нами… Всё уже согласовано. Ему это тоже не нужно. Сам понимаешь, — легко бьёт старшина козырным тузом.

— Ну, если завтра не приведёте, то… — совсем уже слабо, уже закругляясь, грозит фельдшер.

— Что ты, доктор, слово офицера! — радостно хлопает санитара по плечу старшина и, поймав руку, крепко пожимает.

Старшина знает силу пожатия своих рук и всегда пользуется этим в целях дополнительной меры убеждения или закрепления какой-либо важной мужской договоренности, чтоб не забывали. Видя, как, поперхнувшись от хлопка по спине морщится медбрат, безуспешно вытягивая побелевшую руку из его клешней, старшина, как бы смущаясь, извиняется: «О! Я извиняюсь, доктор. Прости, пожалуйста, я не учел. Задумался…» Понимает, ага, дошло.

Санитары быстренько собирают свой не хитрый инструментарий, гремят сапогами по лестнице. Торопятся… Есть ещё время поспать.

В это время сержант, подпоркой, вроде костыля, доставляет перевязанного молодого бойца в спальное помещение, легко забрасывает его на второй ярус кровати.

— Спи давай. Утром разберемся, чё почем, и чё в мешках! — Как-то неопределенно, но с явной угрозой в голосе обещает сержант.

Вообще-то он уже в запале. Если бы не эта вот перебинтованная нога, солдат бы поплясал у него сейчас вот здесь. Засранец! Ну, ничего, п…й я ему завтра с подъёма навешаю, — думает сержант, и, пока кулаки чешутся (надо же разрядиться!), направляется на разборку с дневальным. Он тоже провинился.

— Та-ак, значит, обязанности дневального ты у нас не знаешь, — сверля бойца глазами и едва удерживаясь от желания ткнуть ему под дых или дать в ухо, цедит сержант. — Значит, приветствовать старших по званию ты тоже не умеешь. Да? — резко, как выстрел, повышает голос.

— Никак не-ет, — вжимаясь в стену, лепечет солдат.

— Ты еще и споришь со старшим по званию? — притворно удивляется командир. — А ну-ка, бегом. еб… мать, ведро и тряпку в зубы, и чтоб через три минуты в туалете было сухо. Ясно? — угрожающе нависает над подчиненным.

— Так точно, — сипит солдат.

— Бег-гом, я сказал, бля. Время пошло! — запускает механизм отсчета сержант, глядя на свои наручные часы. — Там и поговорим.

Потом, там, в туалете, он дважды пинком ноги переворачивает ведро с водой — расслабляется таким образом. Для пущей убедительности, дав пару хороших затрещин, и пару хуков в печень и бочину, учит молодого солдата сушить пол, уважать и правильно приветствовать старших по званию, и вообще. Вроде и разрядился уже, а вроде еще и нет…

И совсем неожиданно сам, вдруг, в бытовке попадает под разрядку старшины. Тот тоже почему-то был зол. Старшина, без разговоров, сгреб сержанта одной рукой за грудь, приподнял над полом, и резко, не выпуская, шваркнул его спиной о стену. Сержант, от тычка утробно хакнув, безвольно обмяк в мощных тисках старшины. Нокаут такой…

— Что у тебя за цирк был в туалете, я спрашиваю, а, говнюк? — рявкнул старшина. — Пач-чему у тебя свободные дневальные, как говно в проруби, по-роте без дела болтаются, а? Тебя этому, что ли, в сержантской школе, засранец, учили, а? Я тебя или кого спрашиваю? Отвечай!

Видя безвольно ещё болтающуюся голову сержанта, добавляет:

— Пойдешь у меня завтра в нар-ряд по кухне, и месяц никаких увольнений. Ясно?

— Так точно! — пухло надув губы, от обиды за несправедливое вроде бы наказание, вяло рапортует сержант.

— И языком у меня здесь не л-лязгать, оторву. Понятно? — для убедительности еще раз, так же смачно, припечатывает сержанта об стену, тот тряпкой безвольно взбрыкивает ногами головой и руками. — Ясно, я спр-рашиваю?

— Так точно. — Задыхаясь, едва мямлит младший командир.

Но буря уже прошла.