Кишиневское направление

«Может, дать ему по башке, чтобы хмель быстрее испарился», – со злостью думал Татарчук. Судя по лицу Степана, тот мыслил точно так же…

Более-менее трезво Михай начал соображать лишь возле своего дома. Недоверчиво поглядывая на «немецких солдат», Михай открыл по настоянию Георге дверь сарая; расположились на пустых бочках.

– Михай, я дезертировал… – Георге не стал ходить вокруг да около.

– Давно бы так, – буркнул Михай, чувствуя себя не в своей тарелке. – Как тебя на фронте не убили, одному Богу известно. – Он бросил быстрый взгляд на разведчиков, которые не прислушивались к их разговору. – Они что, не знают наш язык?

– Не беспокойся, не знают. Можешь говорить свободно.

– Кто они?

– Об этом после, Михай. У меня есть к тебе дело.

– Если нужно место, где ты можешь надежно укрыться, рассчитывай на меня.

– Да нет, не о том речь. Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Все знают! Скоро сюда придут русские. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого мы воюем?! На кой черт нам эта война?! Что тебе или мне русские сделали плохого, и почему мы должны в них стрелять? Или тебе непременно хочется отдыхать на одесских пляжах, потому что песок на берегу возле Констанцы не такой чистый.

– Георге, ты меня не агитируй. Я с тобой согласен. Все надоело. Надоело! А, что там говорить!

Михай хотел раскурить сигарету, но она расползлась в руках – намокла пачка. Он швырнул ее в темноту и спросил:

– Что тебе нужно? Говори прямо.

– Ладно. Скажу. Только это должно быть строго между нами! Нужна твоя рация.

– Рация? – удивился Михай. – Зачем?

– Пусть тебя этот вопрос не волнует. Нужна – и все.

– Для них? – начал кое-что понимать Михай.

– Да.

– Я могу знать, кто они? Только не крути! Говори правду.

– Русские.

– Я где-то так и предполагал… – Михай разозлился. – Русская разведка. И ты не мог мне это сразу сказать?!

– Что от этого изменилось бы?

– А то, что мы сидели бы сейчас не в сарае, а в нашем доме, за столом… – Михай решительно поднялся. – Зови их!

– Постой, – придержал его Георге. – У нас времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно! Да что там немедленно – еще вчера.

Михай задумался. Татарчук и Кучмин с трудом сдерживали нетерпение, прислушиваясь к словам незнакомой речи.

– Там часовые… – Голос Михая звучал неуверенно. – И потом, ночь на дворе…

– Ты подскажешь только, как найти рацию. Где она находится, в какой комнате.

– Там везде сигнализация.

– Отключить сумеешь?

– Конечно, – уверенно ответил Михай. – Комната связи заперта и опечатана, но у меня есть запасной ключ, о котором никто не знает, и дубликат печати.

– А зачем тебе все это было нужно? – удивился Георге.

Михай хитро ухмыльнулся и ответил:

– Послушать радио. Немцы все врут, а мне хотелось знать правду о положении на фронтах. Днем на другую волну не перейдешь, потому что дежурный офицер всегда рядом, вот и пришлось наведываться в комнату связи по ночам.

– Кто-нибудь знает о твоих проделках? – В голосе Виеру зазвучала тревога.

– Нет. Что я, дурак?

– А кто сделал для тебя ключ и дубликат печати?

– Дед Радеску. Он был мастер на все руки. Ты должен его помнить.

– Как же, как же… – Георге ностальгически вздохнул. – Хорошо он отстегал меня крапивой по голой заднице, когда я залез в его виноградник. Такое не забывается… А почему был?

– Умер он. Полгода назад. Соседи похоронили… Оба его сына погибли на фронте, а с невестками Радеску не ладил. Они от него отказались. Впрочем, дед вообще мало с кем ладил…

– Но и зла никому не делал. Он был замкнутым, всего лишь. Но добрым. Помнишь, какие дед игрушки нам мастерил?

– Да-а…

– Ну что же, тогда все отлично. Собирайся, пойдем.

– Что, прямо сейчас?!

– А ты думал, я вытащил тебя из одной пуховой постели, чтобы сразу же переложить в другую? Брат, не зли меня. Это в тебе еще хмель играет. Так мы идем или нет?!

– Хорошо! – решился Михай. – Идем!

– Что он говорит? – наконец не выдержал Татарчук.

– Все в порядке, – успокоил старшину Георге. – Он согласен…

В монастыре их ждали с огромным нетерпением. Маркелов весь извелся; особенно его досаждал Пригода, который все это время бубнил себе под нос: «Ото якбы мэнэ послалы, то дило пишло б як по маслу. Хиба мы нэ знаем Стэпана? Вин жэ спыть на ходу. А Иван? Наш джыгун покы всих дивчат, шо по дорози попадуться, не полапае очамы, то не заспокоиться…»

Старший лейтенант приказал остаться возле Ласкина старшине. Татарчук негодовал, но про себя. Его деятельная натура жаждала приключений.

Но Маркелов, хоть и понимал душевное состояние старшины, был неумолим. В случае неудачи с вылазкой за рацией (которая могла закончиться совсем плачевно) только Иван мог просочиться сквозь немецкие заграждение, чтобы донести разведданные в штаб армии.

Татарчук прослужил пограничником почти пять лет, поэтому умел маскироваться как никто другой из разведчиков. (В комендатуру его взяли писарем-переводчиком лишь на пятом году службы, когда случайно открылись его способности по части отличного знания немецкого языка.) Кроме того, у старшины было потрясающее чутье на опасность…