Кишот

Угодив в лапы профессионалов от медицины, Автор понял, что ничего другого сказать и не может. Исследования и анализы бомбардировали его, словно он был лагерем сирийских беженцев. Для него разработали схему медикаментозного лечения, а потом назначили аортокоронарное шунтирование. Его предупредили, что операция может лишь облегчить симптомы, но не избавит его от аритмии полностью. После операции Автор очень скоро начал чувствовать себя хорошо. Ему сказали, что реабилитация после подобных операций занимает от шести до двенадцати недель, но он оказался счастливым и очень редким исключением. Он очень быстро стал чувствовать себя очень хорошо и даже начал звонить знакомым со схожей проблемой и рекламировать им операцию: “Даже не сомневайтесь. Я чувствую себя раз в пять лучше, чем раньше. Это просто отлично!” (В том, что делает, он снова слышал эхо поступков своих героев – на сей раз мисс Салмы Р., рекомендовавшей своим неуравновешенным знакомым электросудорожную терапию.) Окружающие призывали его упокоиться. Но заметно возросшие энергия и работоспособность не позволяли этого сделать. Единственной его проблемой стала бессонница, в бессонные ночи оптимизм оставлял его, и он слышал тайные послания сердца. Я еще не закончило с тобой, шептало оно. Ты сам знаешь. Наша финальная битва еще впереди. Только позволь мне закончить книгу, просил он в ответ.

Это правда. С самого начала книга знала все лучше, чем он сам. До сих пор он не задумывался о том, что смертен, но его книга говорила о смерти. Неужели он на самом деле все это время предчувствовал свою смерть, сам того не понимая? Выходит, вся эта канитель с концом света в книге – лишь попытка осмыслить свой собственный неизбежный конец? Возможно ли большее проявление нарциссизма, чем связать собственный уход с безвозвратной гибелью всего и вся, чем утверждать: вместе со мной не станет и всего, что вокруг? Когда завершится его последняя битва, вместе с ним падет на боле брани и все человечество. Не надо рассуждать про расы, классы, историю, многообразие, черт знает что еще в нашем прекрасном раздробленном мире, не надо спорить, любить или стремиться оставить нашим детям лучший мир, ведь все это окажется попросту спущенным в унитаз вместе со мной. Eunivers, c’est moi? Вселенная – это я?! Неужели он на самом деле оказался таким мегало-маньяком?

Обладает ли он добрым сердцем или выжжен изнутри?

Автор читал в “Таймс”, что даже великий Белл оу сомневался в том, каким было его сердце, и лежа на смертном одре, спрашивал себя: “Кем я был, человеком или сволочью?”

Когда однажды ночью Автор наконец почувствовал, что накопил достаточно сил, чтобы вновь встретиться со своей книгой, он отправился в кабинет, в котором, удобно расположившись в его собственном аэроновском кресле, его поджидал огромный японо-американский джентльмен со множеством имен.

– Что вы здесь делаете? – закричал Автор, пока сердце болезненно ухало в груди. – Что-то случилось с моим сыном?

– С вашим сыном все в полном порядке, – заверил его гость. – Он оказался прекрасным работником. Ваш мальчик доказал, что он истинный патриот Америки, в чем лично я никогда не сомневался. Благодаря ему и таким, как он, сейчас мы побеждаем в кибервойне.

– В самом деле?

– Определенно, сэр. Такова наша официальная позиция.

– Вы пугаете меня, появляясь в моем доме подобным образом. Прекратите это. Во-первых, это преступление, а во-вторых, у меня теперь больное сердце.

– Я принес хорошие новости. Вам предоставлен допуск. Ваша кандидатура была официально одобрена. – Агент встал,

чтобы пожать Автору руку и вручить свою визитную карточку “Агент Клинт Осима” значилось на ней.

– Отличное имя.

– Благодарю. Еще раз поздравляю. Великолепная работа.

– О какой работе идет речь?

– “Муравейник”, – пояснил Осима. – Вы не прокололись. Никому ни словечка. Мы ждали, но вы выдержали. Высший класс.

– Да, как раз хотел у вас спросить, – вспомнил Автор. – Несколько месяцев назад в “Таймс” была статья, в которой описывалась операция, очень похожая на “Муравейник”. Я подумал, откуда взяться такой статье, если все это так смертельно секретно. Но там был не “Муравейник”, там был “Коллективный разум”.

– Я вам объясню, – ответил агент Осима, – когда мы вынуждены привлекать к секретным операциям людей со стороны – к примеру, родственников фигурантов вроде вас – и вводить их в курс дела, мы всегда даем всем немного разную информацию. Когда эта информация попадает в открытые источники, мы легко узнаем, кто это сделал.

– То есть на самом деле операция называется не “Муравейник”, вы придумали это название специально для меня?

– “Муравейник”. Для нас с вами.

– А что случилось с тем, кому вы сказали, что она называется “Коллективный разум”?

– Его поступок имел определенные последствия.

– Несовместимые с жизнью?

– Отличная формулировка.

– Так зачем все-таки вы пришли? Поздравить меня, предостеречь или и то, и другое?