Кишот

– Вам следует перестать нести бред и покинуть территорию, – заявил второй охранник. – Этим людям очень некомфортно из-за вашего присутствия на Капоте, и подобные разговоры вам не помогут. Мы больше не сможем обеспечивать вашу безопасность, да и вряд ли захотим, я думаю.

Санчо выглядел так, словно был готов драться. Однако в конце концов они с Кишотом собрали вещи и загрузили их в “круз”. Толпа еще немного пошумела, но вскоре разошлась. Белая женщина, ободренная поддержкой охранников, осталась стоять поодаль, неодобрительно качая головой.

– В прежние времена, – проорала она, когда машина тронулась с места, – был справедливый самосуд, прямо как у нас сегодня!

На шее у женщины было странное ожерелье. Оно выглядело совсем как ошейник, который надевают на собак.

САНЧО, менее нереальный, чем прежде, рассуждает о своей новой ситуации.

После случая с той белой женщиной все изменилось. И, чтоб вы понимали, если, чисто случайно, за это время я произнес пару коротких молитв, то не оттого, что внезапно стал религиозным, а потому, что, когда он ведет машину, ехать в ней очень страшно. “Папаша”. Он водит машину так, как делает все остальное, – так, как видел по телевизору. Он уехал из того лагеря на озере Капоте, словно он Бобби Ансер на автодроме в Индианаполисе, и с тех пор так и не сбросил скорость. Я сел на заднее сиденье, поскольку кажется, что там безопаснее, но он поворачивает голову ко мне и беседует, мчась по двухполосной дороге со скоростью не менее шестидесяти миль в час, потому что так всегда поступают в телешоу; ему невдомек, что там за кадром машину тащит грузовик, который на самом деле обеспечивает движение. Раз по восемь на дню я всерьез готовлюсь узнать, есть ли жизнь после смерти, хотя моя жизнь началась всего пять минут назад. Раз я существую по-настоящему, значит, и умереть могу по-настоящему, так? Я привалился на заправке к “крузу”, потягиваю колу, стряхиваю со лба холодный пот после ужасов поездки пассажиром и размышляю о Реальном, то есть о том, что значит быть реальным, при этом у меня возникает неприятное чувство, что я вот-вот получу ответ на этот вопрос в неотвратимой дорожной аварии со смертельным исходом. Вынужден добавить, что если я стану жертвой автокатастрофы и, пройдя сквозь искореженный металл, застану Бога на месте судии, если все это окажется правдой – ну, там, облака, райские врата, парящие ангелы и всякое такое, – то испытаю настоящий шок. В данный момент я не готов вести дискуссии о райских кущах. Я просто хочу чувствовать себя в безопасности на заднем сиденье его машины. Единственном сиденье, которое существует в моем сознании. Не гони, говорю я ему, смотри на дорогу. Я просто ору на него, а он только машет рукой. Я за рулем всю свою жизнь, говорит он мне, я делал это, когда тебя еще на свете не было. Да, отвечаю я, но ведь это не так уж давно, правда?

Пожалуйста, не забывайте, что я в буквальном смысле слова появился на свет вчера. Ну, прям в буквальном, чуть раньше, чем вчера, но вы меня поняли. Я гораздо младше, чем выгляжу, потому что быстро расту. К тому же в голове у меня – сплошь он, его видение всего на свете, поэтому мне трудно отойти и со стороны взглянуть на то, что он есть. Даже сейчас, когда я – сам себе Пиноккио! – сделался из плоти и крови, я не чувствую, что полностью отделился от него. Я в большей степени ощущаю себя его составной, а не отделившейся от него частью, вот так. Мне неприятно говорить это: он далеко не лучший из капитанов, но он все еще управляет кораблем. Сейчас я думаю об охоте за большим белым китом. Ясен пень, мне известно об этом только потому, что он (а) читал в гостинице книгу, когда на телеканалах проходила профилактика – о да, это правильный ответ, – и (б) смотрел старый фильм с Грегори Пеком, Ричардом Бейсхартом и Лео Генном, который показывали на канале АМС в рамках ретроспективы перед “Безумцами”, “Во все тяжкие” и “Ходячими мертвецами”. Не суть, но вот что об этом думаю я. Капитан, одержимый идеей победить огромного кита, умирает вместе с этим самым китом, а с ними и команда, проехавшая на ките не меньше своего капитана. Только Измаил – единственный ничем не одержимый член команды, который всю дорогу относился к этой охоте как к работе, – выживает, чтобы рассказать эту историю. Историю, которая учит нас, что отрешение – ключ к выживанию. Одержимость разрушает одержимого. Как-то так. Так что если наш старенький “шевроле” – “Пекод”, тогда, я подозреваю, мисс Салма Р. – громадная рыбина, а он, “папаша”, – мой Ахав.