Кишот

– Голубая фея – просто сказка, è una favola, – заверил сверчок, – по крайней мере на твоем уровне. Даже не думай о ней. Тебе также следует воздерживаться от грубости.

– Короче, ясно. Я в полной заднице! – подытожил Санчо.

– В какой заднице? – рассердился сверчок. – Почему в заднице? Ты неблагодарный, si. Невоспитанный к тому же. Ну и бедный, само собой. Но до задницы тебе далеко. Загляни в свой бумажник.

– У меня нет бумажника.

– Проверь в кармане брюк. Или ты найдешь там бумажник, или я просто кусок дерьма!

В кармане что-то было. Изумленный Санчо извлек оттуда дешевый бумажник из коричневой кожи, внутри которого обнаружилось десять новеньких двадцатидолларовых банкнот.

– Двести долларов – возможный максимум, – пояснил сверчок, – определенный для тебя.

На данном этапе двести долларов казались Санчо настоящим богатством. Однако его одолевали сомнения.

– Это какой-то трюк? – уточнил он. – Деньги исчезнут, когда все закончится?

Сверчок предпочел не заметить этот мелочный выпад.

– В бумажнике есть еще что-нибудь? – поинтересовался он и снова полез внутрь.

В бумажнике лежала идентификационная карта гражданина США с фотографией Санчо и его подписью, вернее, тем, как он сам написал бы свое имя, если бы ему до сих пор представился хоть один случай где-либо поставить свою подпись.

– Штат Нью-Йорк, – в голосе сверчка сквозила гордость. – Non è facile. Не что попало, Нью-Йорк!

– Спасибо! – Санчо и вправду переполняла благодарность.

– Водительские права – невозможно, даже волшебству не под силу сделать из тебя приличного водителя. Идентификационной карты в качестве документа тебе хватит. Сейчас ты полностью свободен, – заявил сверчок, – а чтобы стать человеком, тебе нужна по крайней мере la possibility di liberta, возможность быть свободным. Тебе предписаны наличные и строгая экономия, как я уже говорил. Это так, но у тебя есть десять Джексонов и удостоверяющий личность документ. Отличный старт! Так что банковский счет ты сможешь открыть и без всяких там волшебных штучек!

Санчо недоверчиво мотал головой.

– Вопрос в том, – продолжал сверчок, – что ты собираешься делать, получив свободу? Куда отправишься?

– В дальней перспективе пока не знаю, – признался Санчо, – но в ближайшей – прямо сейчас – я бы хотел навестить кое-кого.

Санчо перед дверью скромного дома в Бьютифуле, двухэтажного кремового здания с английским приветствием "Welcome”, написанным белым на красной гравиевой дорожке небольшой лужайки перед входом; чуть выше нарисован священный слог “Ом ”. Звонка нет. Санчо берет латунный дверной молоток и ударяет в дверь, он стучит дважды. Спустя некоторое время дверь открывает молодая женщина чуть за двадцать. Санчо мгновенно понимает, что случилось нечто невозможное: эта незнакомка – его идеальная женщина, девушка его мечты, что судьба-карма-кисмат привела его сюда за тем, чтобы он встретил свою истинную любовь; в тот же миг к нему приходит и трагическое осознание, что мечта – всего лишь мечта, карма не дает никаких гарантий, и эта девушка, имени которой он не знает, никогда не будет его. Ни разу за тысячу жизней. Санчо густо краснеет и не может вымолвить ни слова.

– Слушаю? – произносит его возлюбленная.

Он прочищает горло и спрашивает полным безнадежного обожания голосом:

– Могу я увидеть госпожу К., хозяйку дома?

– Кто вы такой. Зачем вы здесь. Лучшего времени для визитов не нашли. У всей нашей общины горе. Вы журналист.

– Нет, не журналист. Но она задала вопрос по телевизору, и мне нужно узнать ее ответ на него. Она спросила, есть ли нам здесь место. Мне нужно знать, что она об этом думает.

– Я знаю, что вам нужно. Вы пришли ее обворовать. Вы хотите украсть у нее его смерть и ее боль и сделать их своими. Уходите и получайте свою боль и свою смерть. Эти – не ваши.

– Я был там. Был в баре.

– В баре было полно людей. Никто этого не предотвратил. Мы не собираемся утешать вас в связи с его смертью. Если у вас есть какие-то доказательства, обратитесь в полицию.

– Вы сестра госпожи К.? Простите, но вы очень красивы. Прекрасная из города Прекрасного. – (Санчо не может сдержаться.)

– Вы просто хам. Я закрываю дверь. – (Ее презрение убивает его.)