Кислый виноград. Исследование провалов рациональности

Сомнительную искренность Миттерана можно также сравнить с несомненной искренностью де Голля, к которому вполне применимо наблюдение Вена: «галиматья всегда была знаком богов, оракулов и „патронов”»[174]. Человек, способный тонко рассчитывать производимое на других впечатление, едва ли стал бы вести себя с таким неразумным упрямством, как это во многих случаях делал де Голль. Он добился таких грандиозных успехов прежде всего потому, что его собеседники хорошо понимали: он не внемлет голосу рассудка, а значит, лучше позволить ему поступать, как он хочет. В игре «Слабо́» – парадигме для многих переговоров – откровенно иррациональный человек обычно добивается того, что хочет[175]. Говорят, Ричард Никсон нарочно создавал для себя имидж человека, способного на иррациональные поступки во время кризиса и готового к ним, чтобы разубедить русских вызывать кризис. Более вероятно, что его советник был не против эксцентричности с непредсказуемостью и даже поощрял такое демонстративное поведение. Как бы то ни было, имитировать непредсказуемость слишком сложно, потому что для этого нужно найти бесчисленное множество мелких способов выказать произвол, а не только вставать в позу, когда представится случай.

Таким образом, на каждого актера находится потенциальный зритель, достаточно умный, чтобы его раскусить. Христианство основано на идее о том, что есть наблюдатель, достаточно умный, чтобы видеть насквозь любого деятеля, а именно Бог. Следовательно, пари Паскаля должно учитывать потребность в вызывании подлинной веры, так как поддельной веры недостаточно. Более того, всевидение Бога объясняет, почему добрые дела не могут гарантировать спасения, если творить их ради него. Состояние благодати – по сути своей (или по большей части) побочный продукт действия. Позвольте напомнить возражение на аргумент о пари. Что это за Бог, которого можно убедить неподдельной верой с подозрительной прошлой историей, то есть верой, которая, по сути дела, вызвана инструментальной рациональностью, хотя и не оправдывается ею непосредственно? Собственные выпады Паскаля против казуистики иезуитов в «Письмах к провинциалу» показывают, что он открыт для такого возражения. В этом произведении он критикует учение иезуитов о направлении намерения: представление о том, что поступок, который можно вменить в вину, если он совершен с одним намерением, может не быть таковым, если совершен с другим, поэтому исповедник должен направлять внимание верующего на намерение, стоящее за поведением, а не на само поведение[176]. Очевидное возражение состоит в том, что даже если (вопреки тому, что утверждается в данной главе) намерение удалось изменить, виновное намерение его изменить все равно скомпрометировало бы действие, совершенное с новым намерением. Но, по всей видимости, похожий аргумент применим к рассуждению, лежащему в основе пари: как нынешняя вера не подрывается своим низменным каузальным происхождением?

Беспорядок в художественных произведениях напоминает деланое равнодушие – очень трудно представить его как нечто реальное. При просмотре фильмов или пьес порой возникает впечатление, что ремарки требовали «беспорядка» и режиссер пытался его создать, с некоторой небрежностью расставив стулья, разбросав газеты и т. д. Попытки эти, конечно, обычно терпят неудачу, потому что какое бы человеческое намерение ни действовало в данном случае, оно обычно оставляет паттерн, который в принципе может быть раскрыт неким другим намерением. Создать порядок легко, в отличие от беспорядка; создать видимость беспорядка непросто – все зависит от искушенности наблюдателя и изощренности средств, используемых, чтобы его одурачить. Джон фон Нейман однажды заметил: «Любой, кто рассматривает арифметические методы производства случайных чисел, конечно же, впадает во грех»[177]. Подобно искусственным развалинам, руины, созданные с нуля, которые так любили ландшафтные архитекторы прошлых поколений, редко могли произвести желаемое впечатление живописного упадка. (См. также замечания о возрождении готики в Англии в следующем разделе.)