Кисть ее руки. Книга 1

– Что случилось, что с вами, господин Инубо?

Трое детективов опустились на колени вокруг Инубо. Мы с Морией, стоя за их спинами, пытались посмотреть в лицо Инубо сверху.

– Думу-думу, дум, дум, дум, дум…

Изо рта Инубо продолжали вырываться странные звуки. Я подумал было, что он безуспешно пытается произнести буддийскую молитву «Наму Амида Буцу»[27]. Однако, похоже, это было не так.

– Да что это с ним! Он весь похолодел. Эй, Мория, давай расстели скорее футон.

Мория отскочил в глубь комнаты, а Фукуи, продолжая звать Инубо по имени, тряс его тучное тело.

Выглядело так, будто двое взрослых мужчин играли с младенцем.

Фудзивара оглянулся.

– Ну, готово? – спросил он. Потом он взял Инубо за верхнюю часть тела, Танака – за ноги, и они вдвоем понесли его.

– Что такое дум-дум-дум? – спросил Судзуки.

– Пытается сказать: «Наму Амида Буцу»?

– Нет, не то, – сказал Фукуи. У него был готов другой ответ. – Он говорит, что в лоб госпоже Хисикаве попала пуля дум-дум.

Мы стояли в шоке, потеряв дар речи.

– Дум-дум, говоришь? – сказал Судзуки.

– Это пуля с несплошной оболочкой и свинцовым сердечником. Она обладает колоссальной убойной силой и оставляет огромную дыру в теле, – объяснил Фукуи.

«Что же это значит?» – подумал я про себя, услышав его слова. Если это действительно так, то все становится еще более непонятным. И откуда Инубо было это знать?

Кадзуо Инубо лежал в задней комнате, время от времени всхлипывая, как ребенок. Оставив его в покое, мы с детективами по настоянию Мории направились в большой зал поесть. Мы прошли через коридор рядом с соседней комнатой, где лежал Инубо, и вымыли руки в туалете неподалеку. Я сделал вид, что замешкался в коридоре возле комнаты Инубо, и постарался вслушаться в его рыдания.

Сначала мне показалось, что это не рыдания и даже не голос Инубо. Звуки скорее наводили на мысль, что скулит большая собака. И все-таки их производил человек, и человек поначалу весьма самоуверенный и высокомерный, хозяин этого комплекса зданий.

Слушая голос хозяина, звучавший так, будто он сошел с ума, я начал ощущать неописуемый страх. В этом доме царила паника, как будто приближался конец света. В застекленной запертой комнате погиб человек, а глава семьи, взрослый мужчина, безостановочно рыдает среди бела дня. Я начал бояться, не сам ли я сошел с ума.

Столовая, куда я вошел, представляла собой что-то вроде банкетного зала; прямо напротив входа в нем была приподнятая на ступеньку над уровнем пола сцена с малиновым занавесом. Во время банкетов там, вероятно, устраивали выступления. Зал был полностью устлан татами и был достаточно просторным, площадью татами в шестьдесят. Столы в нем были аккуратно расставлены в ряд, и я тогда насчитал их около одиннадцати, но если бы их стояло несколько десятков от одного конца зала до другого, то зал производил бы еще лучшее впечатление. Наверное, при прошлых хозяевах так и было.

Кайо и я сели за стол рядом с детективами. В зале было еще несколько незнакомцев – видимо, постояльцев гостиницы, – но Сакаидэ, с которым мы познакомились вчера вечером, я среди них не заметил.

Похоже, обед начали подавать еще в полдень. Нас посадили вместе с полицейскими на лучшие места во главе стола. Напротив нас на таких же местах сидел худощавый пожилой человек, смиренно сложив руки на груди. Он имел неприступный вид и носил старомодные круглые очки в черной оправе. Рядом с ним сидела весьма упитанная личность с довольно большим носом. При нашем появлении его лицо приняло приветливое выражение. Он слегка кивнул мне, и я поспешно ответил. Поскольку мы встретились впервые, ситуация была несколько неловкой, и вообще-то надо было бы представиться друг другу, но худой старик, сидевший напротив меня, держался все так же неприступно, поэтому я продолжал сидеть молча, не решаясь взять на себя инициативу. Излишне говорить, что я совершенно теряюсь в таких случаях.

Кайо сидела слева от меня. Еще левее места за столом были не заняты. Напротив меня сидел кроткого вида молодой человек, а справа от него – Митико и ее четырехлетняя дочь. Девочка принесла с собой какую-то маленькую книжку с картинками и, смотря в нее, все время задавала вопросы матери. Внезапно она открыла одну страницу и показала ее мне.

– Это слоник! – сказала она громко. То, что я принял за книжку с картинками, на самом деле оказалось раскраской, в которой был нарисован слон. Девочка закрасила его зеленым, так, что карандаш во многих местах выехал далеко за контур.

– Ох ты, как хорошо у тебя получается! – сказал я льстивым тоном.

Ей, кажется, это понравилось, и она стала показывать мне одну за другой страницы с уткой, оленем, зеброй и обезьяной, но все они были закрашены только одним цветом – зеленым, или красным, или желтым, и только диагональными прямыми линиями.