Но если сущее отпало от Бытия, то все переворачивается на 180 градусов, верх и низ меняются местами, что заставило Сартра говорить о «перевернутом мире». И сколько ни надеялись на «философию жизни», все шло своим чередом не в том направлении. Не потому ли, что предали забвению нравственный смысл истории, «скрытое в глубине сердца каждого народа начало, составляющее его совесть, тот способ, которым он воспринимает себя и ведет себя на путях, предначертанных ему в общем распорядке мира»? [404]
В оправдание «клипового сознания» говорят, что слово утратило силу, уступает место образу, изображению. Склонные к психоанализу натуры находят общее с наскальными рисунками древних, свидетельствующих не столько о рациональном, сколько о зрительном восприятии мира. Действительно, отпавшее от Логоса слово, утратив божественный смысл, теряет силу. Вслед за словом по той же причине, отпав от Логоса, теряет доверие логика. Она как бы сделала свое дело, организовала сознание, теперь уступает место попранной интуиции. Связывая по горизонтали последующее с предыдущим, логика, не приобщенная к чувству, волей-неволей обрекает то и другое на зависимость. Отсюда неприятие линейности любого рода, штампов, ущемляющих свободу мысли. В логике, конечно, не отпала необходимость, без нее и интуиция не реализуется, но им предстоит встреча.
В предчувствии зона Свободы (о его неизбежности писали философы России) происходит бунт против всякой одномерности, ограниченности, в том числе формальной логики, на смену которой должна прийти «многомерная». Но предчувствуя – на подсознательном уровне – грядущую Свободу как необходимость, человек не может ее воспринять. Не потому ли, что ищет не там – вовне, а не внутри? Сказано: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8, 32). Заметьте, сначала познаете истину, потом станете свободными. Или: лишь познавший истину может быть свободным. Лишь живущий по Истине может быть свободен. Познавший Истину совершенен, совершенный не посягает на свободу другого.
Однако время предъявляет счет. Пробуждается инстинкт свободы, проявляясь в стремлении избавиться от прежних форм зависимости. Освобожденное от слов пространство заполняется чем-то логически необоснованным: сценой, случайным фрагментом – «клипом». Собственно, разрыв логической связи, ее замена спонтанным фрагментом началась уже давно – в искусстве авангарда, в философии. Называют Василия Розанова, Льва Шестова, который уверял, что философия должна стать «фрагментарной», как у Ницше. Почему? Не потому ли, что настало время Свободы? Но Свобода есть Целое. Освобождаясь от уз, не освободиться бы от Основы, без которой все рушится, обречено на «бездомность».
Но те, кто не утратил чувства Целого, пришли не к «атомизации», а к Всеединству, к «индивидуализации любви» (по Вл. Соловьеву) или к «сингулярному сознанию», каждая точка которого сопряжена с вечностью (по Бердяеву, для которого свобода духовна – «дух индивидуализирует»). Однако человек, не привыкший к Свету, зажмурился и пошел по прежнему пути: не индивидуализируется в духе, а дробится в материи. Пошел по доступному пути, не требующему душевных усилий, приняв часть за Целое. Об опасности подмены целого частью века назад предупреждали святые отцы. Истинным душам свойственно
Оттого и стало наше сознание «одномерным», «несчастным». Не желая с этим мириться, бунтуют. Не только глашатаи «контркультуры», выступившие против репрессии в человеке природного начала, но почти все искусство XX века направлено против ущемления человеческой свободы. [405] Но и бунтуют по старинке: не то, так другое, третьего не дано, мыслят по принципу рычага – или то, или другое. Оттого впали в другую крайность и пришли к тому же – к зависимости от свободного чувства (либидо). Уповают на фрагмент, на часть, а потом удивляются, что перестали понимать происходящее. И социологи признают, «что наша жизнь все больше раскалывается на автономные области, никак не связанные или связанные тем, что вставляются в автоматизированную организацию, в механизмы, господствующие в нашей жизни». [406]