Китай, Россия и Всечеловек

Если по Декарту: «Мыслю, значит, существую»; то русский философ скажет: сопереживаю сердцем, значит, существую. «Человек зрит на лице, – вспомним еще раз Сковороду, – а Бог зрит на сердце» (т. 2, 140). Не столько разум свидетельствует о человеке, сколько «благое сердце». И разве не близка китайцам его вера в «сродность» сущего, или закон соответствия? Все беды от «несродного труда», или несоответствия человека своему делу, внутреннему Я. Возвышает и радует человека лишь сродный труд, дело, соответствующее его призванию. Призвание и есть «бог» в человеке. А Бердяев скажет: «Гениальность потенциально присуща личности… ибо личность есть целостность и творческое отношение к жизни… Гений одинок, он не принадлежит никакой социальной группе… Личность укрепляется в сопротивлении власти мирового зла, которое всегда имеет свою социальную кристаллизацию… Личность формируется через столкновение со злом в себе и вокруг себя» («О рабстве и свободе человека»).

Изначальная природа, убежден Сковорода, блага сама по себе, и нужно лишь не мешать ее проявлению. И уже знакомы нам по китайским текстам рассуждения о двух природах человека и о возможности преодоления вторичной природы, или «тени», если следовать предустановленному пути, своему назначению, – хотя, естественно, украинский философ выражает свои мысли на языке своей традиции. Но суть его рассуждений о видимой и невидимой натуре та же. Невидимая есть вечная, благая, есть внутренняя форма, которая все определяет; в ней извечны добро и красота, доступные лишь созерцанию. Видимая натура, источник бед и искушений, доступна ощущению. Но и она может быть изжита. «Если Бог повсюду, если он присутствует и в этом черепке… если он всегда есть (если в нем живем), то зачем ты ищешь утешения в других местах, а не в себе самом? Ведь ты являешься самым лучшим из всех творений» (2, 265). И не может ничего погибнуть, «а только тень свою теряет». Сковорода то и дело возвращается к этой мысли: «Один труд в обоих сих – познать себя и уразуметь Бога, познать и уразуметь точного человека, весь труд и обман от его тени, на которой все останавливаемся. А ведь истинный человек и Бог есть то же» (1, 140). Познаешь в себе «истинного человека» и действуй, как знаешь. Здесь то самое разумение Единого в единичном, воплощенное в русской идее «Соборности», лона Целого человека: «полная свобода составных частей в совершенном единстве целого», по Соловьеву, или «положительное всеединство».

Цзюньцзы одинок, чтобы иметь возможность быть всеобщим, единым с теми, с кем духовно соединен изначально, независимо от пространства и времени. Почитатель Лотосовой сутры, буддийский наставник XIII века Нитирэн назовет Конфуция «Буддой на Западе». А японский христианин У Тимура Кандзо семь веков спустя будет размышлять о родстве Христа и Будды, сравнивая Христа с Солнцем, а Будду с Луной. «Заставьте китайцев или японцев точно следовать заповедям Конфуция, и вы получите более чистый христианский мир, чем в Европе или Америке. Лучшие из новообращенных христиан никогда не отрицали значение буддизма или конфуцианства. Мы приветствуем христианство, потому что оно помогает нам приблизиться к нашим собственным идеалам».

Не посланники единого Бога различны, а различны те, кто привык сеять вражду, кто превратил этот мир в арену нескончаемой борьбы: «Человечество раскинуло свои палатки, одна часть против другой, одна секция одной части против другой секции той же части». И разве тревога У Тимура не созвучна нам, хотя сказано это сто лет назад? Сковорода за два века до того сокрушался над тем же людским безумием: «Из суеверий родились вздоры, споры, секты, вражды междоусобные и странные, ручные и словесные войны, младенческие страхи и прочее. Нет желчнее и тверже суеверия и нет дерзновеннее, как бешеность, разожженная слепым, но ревностным глупого поверия жаром тогда, когда сия ехидна, предпочитая нелепые и недостаточные враки милости и любви и онемев чувством человеколюбия, гонит своего брата, дыша убийством, и сим мнит службу приносить Богу» (2, 9). Сяожэнь, он везде сяожэнь. Кстати, почти теми же словами заканчивается упомянутое эссе японского брата, У Тимура: «Не только отдельные люди не доверяют друг другу, но человечество в целом, как порождение ехидны, человеконенавистники, потомки Каина».