Китай, Россия и Всечеловек

На нашем языке это и есть Божий дар Любви, как о том говорили святые: «Итак, два града созданы двумя родами любви: земной – любовью к себе, доведенною до презрения к Богу, и небесный – любовью к себе, доведенною до презрения к самому себе» (св. Августин. О граде Божием, XIV, 28). Но, по сути, то же самое говорит дзэнский монах Догэн: «Узнать Будду – значит узнать себя. Узнать себя – значит забыть себя. Забыв себя, станешь единым со всеми». А современный японский ученый, ссылаясь на Догэна, разъясняет суть дела. Буддизм ставит своей целью «узнавание» реально существующего субъекта, не приспосабливая его к своим представлениям о мире. Подлинное Я возможно, когда есть ощущение, что познающий и познаваемое одно, то есть подлинное Я открывается в опыте неразличения субъекта и объекта, в состоянии «глубинной мудрости», или Праджни. В Праджне реализуется подлинное Я; пробуждается не только твое истинное Я, но и все в этом мире находит себя.

Значит, нет субъекта, противостоящего объекту. «Это означает не что иное, как свободу от всего субъективного и частичного, видеть вещи, как они есть. Только-субъект, или не-я, есть истинное Я, которое осознает себя и одновременно весь мир, как он есть (только-объект)». [301] Познавший себя и все вокруг познает Татхату (истинную Реальность), синонимами которой являются Пустота-Шуньята, Дхармата – все вещи в их подлинном виде. В сочинении «Сёбогэндзо» Догэн говорит о Дхармате, истинной природе вещей, которая не возникает и не исчезает. Дрова пребывают в дхармате дров и тогда, когда от них остается одна зола. Увидеть дрова в их древесности, золу в ее зольности и значит увидеть дхармату: дух дерева, дух золы, то, что вечно. (Как вечные идеи, или эйдосы, греков.)

В буддизме, продолжает Уэда Есифуми, отношение между миром и индивидумом есть отношение «одного во многом и многого в одном», то есть одно идентично многому и многое – одному. Все различно и одновременно едино. «Мир существует не только как объект, наблюдаемый индивидумом, но как нечто творимое каждым индивидом в процессе своего становления. Индивид не просто наблюдатель, но и актер. Индивид и мир взаимно создают друг друга… Но если многие соединяются в одном, значит, каждый индивид есть центр Вселенной». Когда аналогичные идеи встречаем у Нисида Китаро, то это естественно. И не обойдешь молчанием, настолько это позволяет проникнуть в поставленную проблему. «Наше истинное Я и есть субстанция универсума. Когда мы узнаем свое истинное Я, мы не только соединяемся со всем человечеством, но соединяемся с субстанцией универсума, в духе проникая в Божественный Разум». [302] А блестящий знаток Японии Лафкадио Хэрн скажет: «Это – божественное в каждом существе. По-японски оно называется „Муга-но тайга“ – „великая личность“ без себялюбия. Иной истинной „личности“ не существует». [303]

Европейский индивидуализм не выдержал испытания временем, и не мог выдержать именно потому, что чревата последствиями всякая замкнутая система. Тем более человек, явившийся в мир не ради себя самого. Если человек замыкается на себе, то отторгается миром за ненадобностью. Это естественно. Но не все естественное доступно сознанию.

Юнгу было с чем сравнивать, когда он уверял, что сознание западного человека невообразимо без эго. Если нет эго, тогда просто некому что-либо сознавать. Поэтому эго совершенно необходимо для сознательного процесса. Однако восточный ум не испытывает затруднений в понимании сознания без эго. Считается, что сознание способно преступать пределы своего эго-состояния, ведь в высших формах сознания эго бесследно исчезает.

Но все, не имеющее отношение к Истине, конечно. «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется», – сказано Апостолом Павлом (2 Кор., 4, 16). Ну а близкий моему сердцу Бердяев подтвердил: «Дух всегда пребывает в глубине, дух и есть глубина… Единое не противостоит множественному, как внешняя для него реальность, оно проникает множественное и создает его жизнь, не снимая самой множественности. „Я в Отце Моем, и вы во Мне, а я в Вас“ (Ин., 14, 20)». [304] В разделении субъекта и объекта Бердяев видел болезнь бытия: «Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании, есть результат того же заболевания бытия». [305]