Китай у русских писателей

Василий Михайлович Алексеев (1881–1951), академик (1929), крупнейший китаевед с мировым именем, по существу основоположник современной российской науки о Китае. Автор многих книг по истории литературы, искусства и культуры Китая, переводчик на русский язык поэзии и прозы, лексикограф-языковед, выдающийся педагог. Преподавал в учебных заведениях и работал в научных учреждениях Петербурга и Ленинграда, подготовив и воспитав блестящую плеяду советских русских синологов 20—40-х гг. Читал лекции в университетах Пекина, Парижа, Лондона. Совершил четыре путешествия в Китай: апрель – октябрь 1907, январь 1909, май – июль 1912, июль – август 1926 гг. Значительная часть огромного научного наследия Алексеева в течение многих лет оставалась неизданной (хотя при жизни он опубликовал около 280 работ) и увидела свет сравнительно недавно благодаря настойчивости и энергии его дочери М.В. Баньковской при поддержке и участии специалистов: это, в частности, книга «В старом Китае. Дневник путешествия 1907 г.», сборники не опубликованных в свое время работ «Китайская литература» (М., 1978) и «Наука о Востоке. Статьи и документы» (М., 1982) с блестящими, представляющими самостоятельную научную ценность, примечаниями-комментариями ленинградского китаеведа В.В. Петрова (1929–1987), а также многочисленные выступления в научных и популярных изданиях.

Из книги «В старом Китае»

ДЕНЬ В БУДДИЙСКОМ МОНАСТЫРЕ ЛАЗОРЕВЫХ ОБЛАКОВ ПОД ПЕКИНОМ

Апрель 1907 г., Пекин. Невзрачный, но крепкий осел выносит меня из Пекина, и вот, свернув с шоссе, трясусь по проселочной дороге, которая не лучше и не хуже наших русских. Кругом поля, на которых растут пшеница, рис, лотос. Полуголые, загорелые до черноты поселяне, по колено в липкой грязи, заботливо месят ее руками, словно тесто. Нелегко дается Китаю его насущная пища «старый рис» (лао ми). Порой взбежит холмик. Он обязательно использован. То высится на нем беседка, надпись на которой замысловато намекает на что-нибудь вроде того, как сладко, мол, поэтически отдохнуть в свободных струях горного ветерка, то воткнулась холму в бок небольшая пагода-могила буддийского монаха, а не то и весь монастырь, дремлющий в роще сосен и кипарисов, как-то лениво и отлого ползет вверх из плоской равнины. На больших холмах летние резиденции князей и богатых людей. Один из таких холмов занят, например, любимым летним дворцом ныне властвующей матроны, так называемой матери богдыхана, императрицы Западного Дворца.

Дорога юлит меж многочисленных кладбищ, четырехугольных пространств, обсаженных обязательно сосной или кипарисом, деревьями, символизирующими бессмертие. Внутри этой живой ограды видны небольшие насыпи-могилы. Каждое такое кладбище принадлежит отдельному роду, начинающемуся обыкновенно от первого, прочно осевшего в данной местности предка. Какая огромная поверхность отнимается у голодного Китая темным суеверием богачей и насильников! Какой ужас охватывает, когда, зная Китай, ясно представляешь себе, как осложняет жизненные условия эта дикость человеческого вымысла. Живой Китай заглушается Китаем мертвым.

Проезжаю мимо китайских деревушек, в которых рядами стоят глиняные фанзы. Каждая такая фанза принадлежит одному члену рода с семьей. Дяди с племянниками, братья, не говоря уже об отцах и детях, живутвместе до последней возможности. У ворот дворов играют китайские ребята, славные голопузики с бритыми головами, на которых, словно оазисы в степи, оставлены пучки волос, перевязанных красной ниткой. Красный цвет в Китае имеет благовещее значение и назначение. Его боится нечисть: бесы, оборотни, крайне опасные для человека, особенно в его ребяческую пору.

Солнце близится уже к полудню, когда по невозможной дороге на измученном осле поднимаюсь мимо последних фанз на холм и оттуда через ряд ворот ползу в монастырь Лазоревых Облаков.