Китайская власть

Общий низкий уровень анализа современной китайской политэкономии, политической системы, программы «китайского НЭПа» — Политики реформ и открытости — не позволяет нам дать адекватную оценку целям и задачам единого экономического планирования в Китайской Народной Республике. Реальные и мнимые проблемы экономики страны и способность руководства страны решать эти задачи по-прежнему остаются полем для спекуляций. Руководство западных стран, в том числе России, имеет весьма поверхностное понимание и далеко не самые точные знания о современном Китае. Можно уверенно говорить, что коллективный Запад в лице большинства его руководителей работает с Китаем «с завязанными глазами», что нельзя сказать о руководстве Китая. Это обстоятельство при многочисленных слабых местах Срединного государства – одно из его стратегических преимуществ.

Одной из основных задач данной книги является определение реальных стратегических задач коллективного руководства Китайской Народной Республики в XXI веке, основных факторов, которые руководство Китая считает необходимым учитывать в коррекции своего курса.

Достаточно очевидные вопросы полностью теряют свою ясность, если учесть, что за «40-летие китайского НЭПа», объявленного Дэн Сяопином и сотрудником разведки Коминтерна Е Цзяньином, в Китае появился конгломерат аффилированных с государством полуавтомномных политико-экономических единиц — государственных корпораций, которые выросли на дрожжах рынков, подконтрольных разнородным китайским общинам в Юго-Восточной Азии и прокитайским союзникам китайцев на Западе.

Существование пяти сотен крупных корпоративных игроков, установивших сложные взаимоотношения с партийными, государственными, финансовыми властями Китая, требует дополнительного ответа на вопрос о том, кто же теперь, спустя 40 лет существования в Китае курса на мирное существование с западным рынком, является коллективным экономическим руководством страны.

Второй важнейший методологический вопрос исследования, кажется, является еще более сложным при всей его очевидности: ограничивается ли современный Китай лишь территорией весьма сложного конфедеративного образования Китайской Народной Республики, включившей в свой состав на определенных условиях Особый автономный район Гонконг (Сянган) и Особый автономный район Макао (Аомэнь) с собственным правительством, законами, внутренними войсками, валютой, флагом, международной футбольной командой и паспортами?

Помимо КНР, в мире существует по меньшей мере еще два китайских государства — Китайская Республика (Тайвань) и Республика Сингапур, чье высшее руководство и 74,3% населения являются этническими китайцами хакка, чаочжоу и кантонцами.

Однако и это не является полным описанием автономного китайского экономического организма: за пределами Китая в рамках замкнутого на себя или ориентированного на связи с материком хозяйственного организма активно действуют свыше 50 млн. этнических китайцев, которые, если речь идет о Таиланде, Малайзии и Камбодже, определяют экономическую политику данных стран или, если речь идет о США, Канаде, Индонезии, Южной Корее, Мьянме, Японии, Филиппинах, Австралии, Перу, Великобритании, Венесуэле, Южной Африке, значительно влияют на экономики данных стран, при этом зачастую ориентируясь не на Пекин, а на иные центры принятия решений Китайского мира — Сингапура, Гонконга или… Кантонской улицы «Тонямгай»[4] в Лондоне, в Сан-Франциско или Ванкувере. Сложный механизм зачастую «воющих царств» Китая, в которых внутривидовая борьба ведется более ожесточенно, чем межвидовая с Западом, определяет облик китайской экономики, значительно влияет на характер действий КНР.

Таким образом, методологически верным объектом исследования следует считать совокупный китайский экономический механизм в составе экономик пяти автономных китайских государств (КНР, Гонконг, Макао, Тайвань, Сингапур) и китайских этнических автономных экономик в составе некитайских государств мира.

Да, абсолютно верна теория о размывании государственных границ и девальвации власти национальных государств, на место которых заступают мощные сетевые структуры. Но в основе каждой такой сетевой структуры лежит принцип этнического ядра и единства средства коммуникации — на китайском, русском, английском, немецком языках: здесь язык является не просто транспортным инструментом для обмена информации, а формирует общее поле смыслов, идеологии и задач такой сетевой структуры. Проще говоря, любая новая сетевая структура — интернациональна или глобальна  по форме, но глубоко национальна, этнична по сути. В огромной степени это касается китайской глобальной сетевой структуры — с одной лишь поправкой, что внутри эта структура не менее сложна, чем совокупный западный мир: если на Западе мы видим борьбу, например, немецкой и британских корпоративно-сетевых общностей (или, наоборот, союз), то в Китайском мире это происходит между четко выраженными субэтносами, общая численность каждого из которых составляет от 50 млн. человек.