Китайская власть

Потребление, подстегиваемое процессами урбанизации и смены диеты городского населения, сопровождается ростом самого городского населения страны: около 260 млн. человек переселилось в китайские города с 1978 г., и, как ожидается, еще столько же переселится в ближайшие два десятилетия.

Китай занял 41-е место в мировом рейтинге продовольственной безопасности (2015 Global Food Security Index, 109 стран) — за ним следуют абсолютно все страны Африки. Спустя три года, в 2018 г.^[1], эта ситуация только усугубилась: на момент проведения исследования Китай опустился еще на пять позиций и занял 46-е место. Для сравнения: Россия занимает 42-е место, а США с Великобритания делят третье место в списке.

Трудно обойти стороной то, что такой безудержный рост и возможные выгоды для экономики, бюджета, внутренних и внешних производителей страны от растущего рынка продовольствия сопряжены с не менее крупными рисками в том числе и для политической системы Китая. Достаточно вспомнить, что резкий рост потребления продуктов питания, вызванный в результате стабилизации экономики и сельского хозяйства страны, внедрения передовых технологий после окончания гражданской войны в 1949 г. обратился в конце 1950-х в полномасштабный голод и политические потрясения, проходившие «под брендом» Культурной революции. А рост цен, прежде всего инфляция в продовольственном секторе, стал первым толчком для роста общего социального напряжения перед событиями на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. В 2018–2019 гг. Китай испытал масштабную эпидемию африканской чумы свиней, которая стала существенным фактором, влияющим на потребительскую инфляцию в стране, это заставило правительство принять ряд самых жестких мер по предотвращению данной эпидемии, которая в закрытом кругу профессионалов рассматривается как эпизод биологической войны против Китая: впервые Китай оказался ситуации, когда ему придется импортировать основной вид мяса — свинину — из-за рубежа, пик импорта придется на самые нестабильные с точки зрения социально-политического и демографического кризиса (пик гендерного дисбаланса среди молодежи) 2020–2021 гг.

Именно в связи с этим политика продовольственной безопасности является одним из ключевых направлений деятельности нового поколения лидеров Китая во главе с Си Цзиньпином. Сегодня крупнейшие приморские промышленные центры и самые густонаселенные районы Китая стали заложниками импорта зарубежной продукции и колебания мировых цен на сельскохозяйственные культуры, а также в значительной степени — заложниками ситуации с ловом рыбы в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, основных источниках рыболовства, а значит, и основы продовольственной безопасности Японии, Южной Кореи, Тайваня и всех без исключения стран Юго-Восточной Азии.

Согласно западной статистике, на 2015 год Китай занимал вторую позицию по объему продовольственного и сельскохозяйственного импорта в мире (105,26 млрд. долл. в год), уступая лишь США (133,12 млрд. долл.) и опережая 80-миллионную Германию (98,90 млрд. долл.).

Согласно политике национальной безопасности в области обеспечения продовольствием от 1978 г., Китай должен обеспечивать основной набор питания населения за счет внутреннего производства. Однако с 2002–2007 гг., с момента прихода к власти генсека Ху Цзиньтао, предшественника Си Цзиньпина, импорт продовольствия в Китай резко вырос. Самым крупным импортером сельскохозяйственной продукции и продуктов питания в эту страну стали США: их доля в импорте КНР в 2012–2013 гг. составила около 24%, в денежном выражении это около $26 млрд. На долю США пришлись поставки около 40% зерна и около 25% мяса в Китай^[1]. Неудивительно, что именно наращивание импорта сельхозпродукции из США стало одной из ключевых точек давления на Китай со стороны президента Трампа. Общий объем импорта продовольствия продолжает расти: по официальным китайским данным, объем продовольственного импорта в КНР достиг 59 млрд. долл. в 2017 г., зафиксировав ежегодный 25% рост^[2] (а с 1997 г. увеличился в 20 раз).