Китайские новеллы о чудесах

К западу от храма, шагах этак в ста, был дом господина Даня. Он был сын магната старой семьи, но в большой тяжбе сильно разорился. Семья была малочисленная, и он переехал жить в деревню, так что с этих пор дом его опустел.

Однажды в воздухе вился и падал большой снег. Было тихо, прохожих никого. Студент шел мимо дверей этого дома, как вдруг из них вышел юноша яркой красоты и в высшей степени изящный. Увидав студента, он устремился к нему и, сделав церемонный поклон, ласково заговорил, стал расспрашивать, а затем пригласил его снизойти и пожаловать к нему в дом. Студенту он полюбился, и тот с большим удовольствием за ним пошел. Войдя в дом, он увидел, что комнаты не очень обширны, но в них повсюду развешаны парчовые ковры, а на стенах висит много каллиграфии и картин древних людей. На столе лежит книга, название которой гласит: «Мелкие статьи из Ланхуаня»[167]. Посмотрел, перелистал разок – все статьи, никогда на глаза не попадавшиеся.

Студент, считая, что раз он живет в доме Даней, то, вероятно, он и есть хозяин, не стал расспрашивать о его службе и родне, но юноша осведомился очень подробно о том, откуда ведут его следы, и, видимо, жалел его. Стал уговаривать его поставить здесь, так сказать, шатер и проповедовать ученикам[168].

– Я здесь прохожий странник, – сказал студент со вздохом. – Кто будет служить мне в роли древнего Цаоцю?[169]

– Если вы не отринете меня, как какую-нибудь жалкую клячу, – сказал ему на это юноша, – я хотел бы сделать вам поклон у ваших дверей и стен[170].

Студент обрадовался, но сказал, что не смеет быть ему учителем, и просил разрешения быть другом.

Затем он спросил, почему этот дом так долго стоял заколоченным.

– Это, видите ли, дворец Даней. Так как господин Дань в свое время поселился в деревне, то дом его пустовал, и пустовал долго. Моя же фамилия, видите ли, Хуанфу. Дед мой жил в Шэньси. Дом наш спалило степным пожаром, и вот мы на некоторое время воспользовались этими строениями, чтобы здесь оправиться.

Теперь только студент узнал, что он не Дань.

Дело было уже позднее, а они беседовали и смеялись в полном удовольствии. Юноша оставил его разделить с ним постель.

На рассвете появился мальчик, который стал вздувать в комнате угли. Юноша встал первым и ушел во внутренние помещения, а студент сидел еще, закутавшись в одеяло. Мальчик вошел в комнату и доложил:

Илл. 22. Целительница Цзяоно.

– Прибыл Старший Господин!

Студент, встрепенувшись, вскочил. Вошел старик, у которого белым-белели и волосы, и виски. Он подошел к студенту и стал его усердно благодарить.

– Господин, вы не выказали пренебрежения к моему тупому сыну и даже соглашаетесь дарить ему ваши наставления! Мальчуган еще только начинает учиться, как говорят, «марать ворон»[171]. Не смотрите на него как на сверстника, хотя он вам и друг!

И с этими словами старик поднес ему пару парчового платья, соболью шапку, чулки и туфли. Затем, видя, что студент умылся и причесался, старик крикнул, чтобы принесли вина и закусок. Студенту было неизвестно, как называются все эти столы, диваны, что были вокруг, одежды, халаты, но они блистали яркими красками, так что стреляло в глаза.

Вино обошло по нескольку раз. Старик поднялся, стал прощаться и ушел, волоча за собой посох. Закусывать кончили. Юноша представил Куну свои упражнения в стильном изложении. Все это были вещи, написанные в старинной форме, современных же типов не было совершенно. Кун поинтересовался узнать, почему это у него так выходит.

– Я, видите ли, – отвечал юноша, – не ищу, чтобы продвинуться и овладеть степенью и чином!

К вечеру он опять наливал Куну и говорил ему:

– Сегодняшний вечер весь пройдет в удовольствии. А завтра так уже не позволяется! Эй, – крикнул он мальчишке, – посмотри, лег спать или нет Старший Господин. Если он уже лег, то можешь тихонько позвать сюда Сянну.

Мальчик удалился. Прежде всего он принес пива в вышитом чехле. И тотчас за этим вошла служанка, красная, нарумяненная, прелести исключительной. Юноша велел ей играть «Сянских жен»[172]. Она взяла косточку и начала трогать струны, возбуждая волны сильной грусти. Играла она тактами и зажимами кастаньет, совершенно непохожими на то, что слышал до сих пор Кун. После игры юноша еще велел ей обнести вином по большому бокалу. Кончили пить только в третьей страже.

На следующий день они встали рано и уселись заниматься. Юноша оказался в высшей степени сообразительным и способным: стоило ему пробежать что-либо глазами, как он уже читал это наизусть. Месяца через два-три он уже владел кистью с поразительным мастерством.

Оба уговорились теперь устраивать выпивку каждые пять дней. Садясь пить, юноша сейчас же звал Сянну. Однажды вечером студент, уже полупьяный и в разгоряченном настроении, так и уставился в нее взглядом глаз. Понимая его, юноша сказал:

– Эта служанка – воспитанница моего отца. Вам здесь пусто и далеко, семьи нет… Я днями и ночами давно уже о вас думаю. Придется, пожалуй, вам сыскать какую-нибудь прекрасную подругу!