Китайский дневник

- Не будем вдаваться в историю религий, Хуршид. Опираясь на твою же точку зрения, которая, в целом, справедлива, можно заключить, что и Мухаммад мог неверно истолковать слова ангела. Мы уважаем твою любовь к теологии, но сегодня мы собрались, чтобы послушать истории, ничего больше!

- Будут вам и истории, – спокойно отозвался Хуршид, – но вы же ничего не поймете, если я вам сначала не объясню, что к чему, – Син Чен и Манфу исподтишка обменялись улыбками, но не злорадными, а вполне приятельскими, потому что они все любили Хуршида и уважали его твердость в вере. – Так вот, солнце ночи… Это образ света более истинного, чем тот свет, к которому мы привыкли. Это истинный свет, но для большинства из нас он скрыт завесой тьмы, чтобы мы не ослепли от его всепоглощающей истинности. Высшие посвященные способны созерцать его, но не простые люди. В Ветхом Завете, когда Бог вел иудеев по пустыне, Он скрывал Свое Лицо в столпе облачном и огненном, а говорил только с Мусой-Моисеем. Поэт, мыслитель, пророк видят сияние черного солнца и делают его доступным для масс – совсем как Муса, принесший с горы скрижали Завета. В этом их задача, в этом и наша задача, коль скоро мы имеем дело с творчеством.

Помолчав в задумчивости, Хуршид глубоко вздохнул и продолжил:

- А вот вам история. Понимайте ее как хотите, но если вы сейчас хотя бы примерно поняли то, о чем я говорил, возможно, вы и эту историю истолкуете верно.

Одним глотком осушив чашечку чая, иранец медленно и распевно начал свое повествование:

- Давным-давно, и время здесь ни при чем, потому что нет ни прошлого, ни будущего в пульсации силового поля, отца всех истории Земли… так вот, в незапамятную старину человек шел по пустыне в поисках чудесного города. Как он оказался в пустыне, откуда он и кто – этого человек не знал. Он знал лишь одно: когда-то он помнил свое имя и предназначение, но отчего-то позабыл. И чем дальше он шел, тем большее забывал он, и даже сам вопрос постепенно выветрился у него из головы. Так и блуждал он от оазиса к оазису, от колодца к колодцу. Шел, опережая караваны, шел, ведомый одним только тайным чувством, которое указывало ему маршрут. От женщин в оазисах, от кочевников возле колодцев, от бедуинов в караванах он узнал о чудесном городе в сердце пустыни, которым правит мудрый халиф, способный ответить на любые вопросы. И этот халиф – словно посланник Аллаха, некий ангел, наделен абсолютным знанием обо всех вещах мира.

Но шли дни, месяцы и годы, а тайный город всё не появлялся на горизонте. Зато были другие города, шумные и веселые, с вечным блеском украшений и светом фонарей, которые не гаснут по ночам. И в этих городах всегда находилось место для путника. Поначалу он хотя бы помнил свое имя, имя своего отца и свой главный вопрос к халифу. В первом городе он повстречал золотых дел мастера, который в обмен на его имя открыл ему тайну подземных сокровищ и неиссякаемого богатства. Несколько месяцев, а может быть и лет, прожил путник в довольстве и достатке, был приближен к королю, а после и сам едва не стал королем, потому что мог купить всё, что было в этом городе, включая самого короля со всеми его наложницами и домочадцами. Но он еще помнил имя своего отца, еще не стерся в его памяти и главный вопрос к халифу. Потому он оставил город и отправился дальше странствовать по пустыне жизни. Но имя свое он потерял.

Во втором городе люди страдали от недостатка песен и красивых историй. Все поэты были изгнаны из города в пустыню за вольнодумие, и людей оставила радость слова. Наш путник был хоть и никудышный, а всё-таки немного поэт. Оттого и обрадовался он случаю стать первым поэтом в городе, знаменитым и всеми почитаемым. В обмен на имя его отца седой лукавый библиотекарь открыл ему тайну стиля и звука, так что можно было писать витиевато и без всякого вдохновения. И путник начал писать. Да что там, он слагал стихи на ходу – и не вольнодумные, а славящие город и его мудрого короля. Народ обожал нового поэта, сам король склонял перед ним голову, и даже малые дети наизусть распевали его песни, еще не выучившись грамоте. И хотя новый поэт славил власть короля, но народ взбунтовался, сверг правителя и потребовал, чтобы знаменитый сам поэт стал королем – а кому нужен король, не умеющий писать стихи? И тут поэт понял, что его слава и власть не дадут ему ответа на его главный вопрос. И под покровом ночи он бежал. Но имя отца вспомнить уже не мог.