Китайский эрос (сборник)

Китайское эротическое искусство, в отличие от, например, южно-индийского или тибетского, при всей его натуралистичности лишено плотской мощи. Связано это вообще с особенностями исконно китайского отношения к человеческой плоти. В Греции преклонялись перед мышечной силой атлета, в Индии — перед женственными плодородными формами. В Китае же не было культа плоти, мякоти человеческого тела. Древние с почтением относились к скелету, связывали его с небесным началом в человеке, но в искусстве этот интерес к костному остову проявлялся преимущественно в портрете. Твердая костная ткань в человеческом теле олицетворяла силу ян, меж тем как даосизм (а эротическое искусство Китая в основном связано с ним) был ориентирован на мягкое и теневое инь. Но и инь, и ян — это лишь две стороны единого неделимого мира, универсальной первосущностью которого является не кость и не мякоть, но эфир-«ци». В человеческом организме ипостасью ци, т. е. чистым сущностным веществом, почитались сперма и менструальная кровь.

В Китае, в отличие от христианского мира, духовные и телесные сущности воспринимаются нераздельно. Эфир ци — это одновременно и перводух, и первовещество. Все тела есть сгустки ци, и вместе с тем все тела есть спрессованный и заключенный в некую форму дух. Инь и ян — два полюса, между которыми циркулирует ци (эфир) или его ипостаси-ци (воздух), шуй (вода), цзин (сперма), сюэ (кровь), а также то (слюна), которую еще называли «юй цзян» («нефритовый сироп»). Эротическое искусство Китая — это одно из идеальных и одновременно материальных выражений этой всеобщей циркуляции.

Глядя на гравюру XVIII в. «Возлюбленный брат улучает момент для тайной любви», принадлежащую большой серии иллюстраций к роману «Цзинь, Пин, Мэй», можно почти физически ощутить непрекращающееся взаимодействие двух сил, вечное движение эфира на грани двух составляющих (илл. 127).

Чтобы правильнее считывать композиционные построения китайских картин, нужно не забывать об одной особенности зрительского их восприятия китайцами. Европейцы, которые пишут и читают слева направо и сверху вниз, в том же порядке рассматривают и живописное произведение. Азбучные законы европейского искусства учитывают эту особенность. В Китае же тексты традиционно писались сверху вниз и справа налево, таким образом, начальной точкой для глаза был не левый верхний, но правый верхний угол картины.

На рассматриваемой гравюре одновременно представлены две парные сцены. На верхней правой, с которой начинается движение взгляда, мужчина обнажился, еще секунда — и женщина прильнет к нему, однако движение ее зрительно остановлено, ибо происходит по диагонали, противонаправленной движению зрительского взгляда, — слева направо и снизу вверх. Путь этот глазом воспринимается как медленный и трудный. Преодолеть его — все равно что подняться на гору. Стремительного слияния, увы, не происходит.

Во второй сцене дама наоборот удаляется от юноши, но и стремительного разрыва также не происходит. Линия ее движения направлена слегка налево и вверх, к тому же оно остановлено поворотом ее головы и рукой, протянутой к юноше. Тот, в свою очередь, тоже протянул к ней руки, наклонился в ее сторону. Лист буквально переполнен свободной нереализованной энергией. Одновременно недосоитие и недораспад.

Движение дамы наверх в сочетании с ритмом решеток ограды возвращают взгляд от второй сцены снова к первой и т. д. Коловорот энергий, коловорот желаний, и все «почти», и все «недо…». Вечно недореализованное стремление к гармонии. Одновременно и эротично, и поэтично. Что ж, в Китае, как и везде, поэтизировали таинство любви.

Приведем для примера небольшой поэтический текст из романа «Цзинь, Пин, Мэй»:

«Уточка и селезень сплели шеи — на воде резвятся. Феникс прильнул к подруге — в цветах порхают. („Два феникса“ — название одной из классических эротических поз.) Парами свиваясь, ветки ликуют, шелестят неугомонно. Сладки и прекрасны узы, связавшие сердца любовников. Его алые губы жаждут поцелуя, ее румяные ланиты нетерпеливо ждут горячего лобзания. Взметнулись высоко чулки из шелка, вмиг над плечами возлюбленного взошли два серпика луны. („Два серпика луны“ — метафора крошечных женских ступней, которые так культивировались и воспевались в Китае.) Упали золотые шпильки, и изголовье темной тучей волосы обволокли. Любовники клянутся Друг другу в вечной любви и верности, ведут игру на тысячу ладов. Стыдится тучка и робеет дождик. („Дождь, пронзающий тучи, или же дракон, пронзающий облака“, — наиболее хрестоматийные китайские метафоры соития двух полов.) Все хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга не умолкая. Оба упоены нектаром уст. Сладостно вздымается талия — ива, жаром пылают вишни — уста. Словно звезды, сверкают глаза с поволокой, бусинки пота украшают чело. Колышется волнами нежная грудь, и капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона». (Раскрытый пион в живописных произведениях часто встречается в качестве одного из основных символов вульвы, илл. 17.)