Читаем Китайский массаж полностью

Первым человеком, понявшим, что что-то не так, оказалась всё та же Гао Вэй. Гао Вэй, сжимая бумажку Ду Хун, сидела в комнате отдыха. Ей не хотелось выходить на улицу и по коридору слоняться туда-сюда тоже не хотелось, поэтому Гао Вэй теребила клочок бумаги. Бумажка была вся испещрена маленькими, даже нет, крошечными, дырочками. Гао Вэй не понимала систему, а потому и не присматривалась. Минут через двадцать-тридцать Гао Вэй поднялась с места. У входа в салон никого не было. Гао Вэй открыла стеклянную дверь и обнаружила, что Ша Фумин наворачивает неподалёку от выхода круги диаметром метров в пять. Ходит и ходит по кругу, беспрестанно потирая руки. Гао Вэй не увидела Ду Хун, закрыла дверь и вернулась. Она прошла по всем массажным кабинетам, но Ду Хун нигде не было. Дрянная девчонка, куда запропастилась? Спряталась куда-то и льёт слёзы?

Прошло два с лишним часа, Гао Вэй несколько запаниковала. Наконец она ойкнула и, словно бы разговаривая сама с собой, спросила:

— Куда делась Ду Хун?

Цзинь Янь откликнулась:

— А разве она не с тобой всё это время была?

— Что ты, вовсе нет!

Двухчасовое отсутствие вовсе не так много, но для слепого это слишком. Тут уже все поняли, что что-то не так, и, столпившись в комнате отдыха, стояли неподвижно, обмениваясь рассеянными взглядами. Внезапно Ша Фумин спросил:

— Она тебе что-нибудь сказала?

— Нет, сунула какую-то бумажку, сказала, что хочет немного побыть одна.

— А на бумажке что-нибудь написано? — допытывалась Цзинь Янь.

Гао Вэй подняла бумажку и невинным голосом сказала:

— Нет, ничего нет.

Ша Фумин уточнил:

— А дырочек случайно нет, маленьких таких?

Гао Вэй ответила:

— Есть.

Доктор Ван стоял ближе всех к Гао Вэй, он протянул руку, и Гао Вэй отдала ему бумажку. Доктор Ван задрал согнутую ногу, положил бумажку на колено и начал водить по ней кончиком указательного пальца. Провёл два раза и поднял голову. Гао Вэй увидела, что у доктора Вана лицо стало серым, а кончики бровей полезли на лоб. Доктор Ван ничего не сказал и молча передал бумажку Сяо Кун.

В комнате отдыха снова воцарилась тишина, но на этот раз уже не такая, как раньше. Все слепые по очереди передавали друг другу листок, оставленный Ду Хун, пока, наконец, бумажка не оказалась в руках Ша Фумина. Гао Вэй своими глазами видела весь процесс передачи листка, и в сердце закрались очень нехорошие предчувствия. Но она пока что ничего не понимала. Гао Вэй повернула голову и, как назло, встретилась взглядом с Ду Ли, стоявшей у двери. Ду Ли тоже всем своим видом выражала рассеянность. Девушки быстро отвели глаза. Тайна уже раскрыта, определённо раскрыта, но они так ничего и не понимали. Две пары их глаз блестели, но перед ними была кромешная тьма. Их глаза ничего не видели. Они были слепы с открытыми глазами. Девушки и подумать не могли, что в мире такое случается, что-то определённо есть, но даже ясными глазами не увидеть. Тишина в комнате отдыха отдавала ужасом.

Указательный палец Ша Фумина нервно задёргался, рот открылся и подбородок отвис. Гао Вэй обратила внимание, что указательный палец Ша Фумина снова и снова гладит поверхность листка, последний ряд точек. Наконец он сделал глубокий вдох и выдох, а потом обронил бумажку Ду Хун на диван, а сам поднялся. Он подошёл к шкафчику, нащупал замок, а на нём ключик. С лёгкостью открыв дверцу, сунул внутрь пустую руку и вытащил тоже пустую. Судя по выражению лица, он поверил. Судя по выражению лица, он удостоверился. А ещё огорчился и отчаялся. Ша Фумин молча ушёл в массажный кабинет напротив.

Кроме Гао Вэй и Ду Ли, все слепые поняли. Последние слова Ду Хун оставила Ша Фумину, назвав его в записке «старшим братом». Она написала: «Фумин, я не знаю, как отблагодарить тебя, желаю тебе счастья».

Сегодня в комнате отдыха чему-то суждено было случиться, но в этот раз не с Ду Хун, а с доктором Ваном. Внезапно доктор Ван спросил:

— Сяо Кун, это была твоя идея?

— Да, — ответила Сяо Кун.

Доктор Ван тут же пришёл в ярость и начал громко распекать Сяо Кун:

— Кто тебя надоумил так сделать?

Одного раза было мало, чтобы прояснить вопрос, потому доктор Ван спросил ещё раз:

— Кто тебя надоумил так сделать?! — доктор Ван орал страшным голосом, брызгая слюной. — Как тебе не стыдно, слепая и так себя ведёшь?

Такого поведения от доктора Вана никто не ожидал: обычно такой мягкий человек и тут вдруг так кричит на Сяо Кун, как Сяо Кун смотреть в глаза коллегам?

— Лао Ван, не ори, — Цзинь Янь сделала шаг вперёд и подошла к доктору Вану. Она ответила на вопрос: — Идею предложила я. Сяо Кун тут не при чём, если есть, что сказать, то говори мне.

У доктора Вана глаза налились кровью:

— Ты что себе позволяешь? — он наклонил голову. — Ты думаешь, что достойна быть слепой?

Цзинь Янь явно переоценила себя. Она никак не ожидала, что доктор Ван так на неё накинется. Доктор Ван орал во всю глотку, и Цзинь Янь сначала даже не нашлась, что ответить, и остолбенела.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее