Читаем Китайский массаж полностью

Присутствующие встретили новость громкими криками одобрения. Они окружили Ду Хун, говорили наперебой, массажный салон тут же превратился в маленький океан радости. Ша Фумин стоял за дверью, в душе он был очень тронут. Всё-таки оживление — это здорово. Снова чувствуется «человеческий дух». Что это, в конце концов, такое, «человеческий дух»? Ша Фумину показалось, что комната отдыха полна рук, которые внезапно вырвались из-под земли, а теперь легонько раскачиваются на ветру. Вне всякого сомнения, самой трогательной, самой радостной рукой была Ду Хун, стоявшая и улыбающаяся среди леса других рук. Ша Фумин видел, что она улыбается. Улыбки трепетали и цеплялись одна за другую. Раз, два, три, четыре. Да, всего четыре. Они расползались во всех направлениях, украшая каждый уголок. Ша Фумин тихонько вздохнул с облегчением, всем телом ощущая невыразимую лёгкость. Словно пёрышко на ветру. Он ощутил лёгкость даже в костях. Словно вешние воды, текущие на восток.[57]

Давно такого не было. Очень давно. Ша Фумин по-прежнему хлопал глазами, что было сил изображая, будто его это всё не касается. Замечательное чувство — он радуется, а вроде как и не при делах, чествуют-то другие! Как ни крути, а он был благодарен Ду Хун. Благодаря несчастному случаю, который с ней произошёл, массажный салон ожил и стал, как раньше. Вот только цену Ду Хун пришлось заплатить слишком высокую. Лучше бы он был на её месте.

Если бы он сломал большой палец… Если бы он сломал большой палец, то из больницы бы его встречал Чжан Цзунци? Возможно. Очень даже может быть. На его месте Ша Фумин так бы и поступил. Он понимал, что их связывает, — неизвестно, смогли бы они пройти испытание богатством и почестями, но совершенно точно разделили бы невзгоды. Вероятно, им просто надо поговорить. Да, поговорить. Ша Фумин пошевелил губами и вдруг понял одну вещь. Для слепых рот — это не просто рот. Это не верхняя и нижняя губа, а верхнее и нижнее веко. Здесь же расположен и зрачок. На кончике языка. Внезапно Ша Фумин увидел свет, исходивший из кончика языка, слабый, мерцающий, блуждающий, но всё-таки свет. Этот свет мог озарять. Ша Фумин поднял голову, открыл рот и вдруг вздохнул. Вздох превратился в луч света, похожий на гвоздь, мощный, обладающий непоколебимой пробивной способностью.

Ша Фумин тайком вывел доктора Вана и вытащил его на крыльцо. Каждый зажёг себе сигарету, и они бесцельно слонялись перед входом в массажный салон. Доктор Ван ничего не говорил. На самом деле Ша Фумин и не надеялся, что доктор Ван что-то скажет, а раз тот молчал, то и Ша Фумин молчал. Ша Фумин в итоге не выдержал и заговорил первым:

— Лао Ван, я тут беспокоюсь. Я кое-чего не сказал им. Если я попрошу отдавать Ду Хун клиентов на массаж ног, а они не согласятся, что тогда делать? Приказать я не смогу, не посмею.

Доктор Ван усмехнулся — на ум пришла старая пословица о том, что все влюблённые глупцы. Ша Фумин не был полноценным влюблённым — он любил безответно, а безответная любовь делает людей не просто глупыми, а идиотами.

— Эх, ты, — голос его моментально обрёл серьёзность. — Ты чем дальше, тем чаще ведёшь себя, как зрячий. Мне не нравится. Ничего не надо говорить, всем и так всё ясно, в итоге всё будет именно так, как я сказал.

Пока Ша Фумин и доктор Ван слонялись возле салона, радостная атмосфера в комнате отдыха достигла своего апогея благодаря Цзинь Янь и Сяо Кун. Цзинь Янь подошла вплотную к Ду Хун, подняла обе руки и внезапно сказала громким голосом:

— Тишина! Прошу минуту внимания!

Все знали, что произойдёт дальше, и сразу затихли. В комнате отдыха тут же повисло приятное нетерпение.

Вжик! Стремительно расстегнулась молния. Звук был мелодичным, нежным, вкрадчивым, быстрым, словно песня о настоящей любви. Это Цзинь Янь открыла сумочку, сумочка всегда висела у неё на груди, и теперь Цзинь Янь открыла молнию. Она достала из сумочки толстую пачку банкнот разного размера[58] и, держа её в одной руке, второй нащупала руку Ду Хун и сунула ей деньги со словами:

— Это небольшой подарок от всех нас, ну, ты понимаешь, от чистого сердца!

Говоря эти слова, Цзинь Янь на самом деле уже растрогалась. Голос её дрожал. Все это ощутили. Каждый мог расслышать взволнованное сбивчивое дыхание. Ду Хун, сжимая толстую пачку, снова и снова ощупывала её травмированной рукой со словами:

— Спасибо всем!

Цзинь Янь ждала. Сяо Кун тоже ждала. Все присутствующие ждали. Они ждали самого волнующего момента. Нет, им не нужна была признательность Ду Хун. Не нужна. Но ведь это такая нежная и трогательная сцена, не должна была обойтись без бурного выражения чувств и объятий, без горячих слёз, брызгающих во все стороны. Так всегда происходит в книгах и фильмах, и в телевизоре тоже, в реальной жизни не может быть иначе.

Поблагодарив всех присутствующих, Ду Хун ещё раз повторила то же «спасибо всем», а напоследок сказала:

— Я действительно всем вам очень благодарна!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее