О необычайном распространении самоубийства в Китае известно всем. Страх смерти подавляется привычным, чтобы не сказать унаследованным, послушанием младших старшим: сын неизбежно покоряется и накладывает на себя руки или идет добровольно на плаху, если того требует осерчавший отец. Для мелкого чиновника достаточно подчас одного совета высшего начальника оставить земное существование, чтобы тот принял опий, мышьяк или иным путем лишил себя жизни. Здесь играет, конечно, роль и подражание при сознании разумности и нравственности поступка в известных обстоятельствах жизни. Ведь ставится же за самоубийство, вызванное подвигом добродетели, почетная арка. Когда жена, вслед за смертью мужа, решается кончить жизнь самоубийством, — а это бывает не очень редко, — то накануне печального события женщину навещают ее родственницы, прощаются и напутствуют ее. Она с достоинством и видимым спокойствием отвечает на приветы и добрые пожелания, ссылаясь на обязанность хорошей жены следовать за мужем. Тут мы имеем дело с пережитком седой старины, когда при смерти мужа в могилу шла обязательно и жена, не говоря о рабах и имуществе покойного. Ныне, впрочем, в огромном большинстве случаев, бросается в могилу маленький бумажный или соломенный манекен, как символ жены, а также модели любимых мужем вещей. Страх перед судом тоже часто является причиной самоубийства. Вообще, для сынов Поднебесной Империи наклонность к самоубийству так же характерна, как, напр., для туземцев Кавказа — часто как будто унаследуемая наклонность к убийству другого лица.
Драки чрезвычайно редки, и разбитых физиономий от столкновения людей между собою почти не бывает. Около харчевен, чайных лавок, публичных домов обыкновенно все обстоит спокойно и прилично: туда можно войти без опасения встретить непристойные речи и дурное поведение. Самое большое, что случается, кто то, что поссорившиеся отдерут друг друга за косы, да и то если не наложит своего veto случайно подвернувшийся старик, имеющий неограниченные права над младшими возрастом. Большой праздник Нового года или другой, в честь Неба и Земли, и все второстепенные, напр. фонарей, цветов, домашнего очага и т. д., а также свадьбы — проходят тихо и благопристойно. В Хабаровске, Благовещенске, Никольске-Уссурийском и даже Владивостоке, где живет несколько десятков тысяч чернорабочих китайцев, невольно приходится поражаться их приличным поведением и в будни, и в праздники. В местных газетах, в отделе городских происшествий, фигурируют они очень редко, а полицейские участки переполнены не ими. Когда вы едете в колясочке, в Шанхае, по самым людным улицам, то на перекрестках, где собирается особенно много народа, полисмену монголу стоит только поднять палец и во всеуслышание провозгласить: “джентльмен”! (едет) — и толпа моментально расступается перед дженерикшей, никто не осмеливается даже поворчать, хотя бы про себя.
Отсутствие оскорбительных и угрожающих жестов и вообще грубости обусловливается не только удивительным долготерпением, но и в значительной мере поразительной трезвостью людей. Я искал среди китайцев пьяных в течение полугода — и не нашел ни одного (Э. Эриксон, «Душевные и нервные болезни на Дальнем Востоке" (“Невр. Вестник” 1901 г.)). Что вино и водка порождают склонность к аффектам, преступлению, а также вносят дезорганизацию в семью — китайцам отлично известно, а потому народная нива давно очищена от алкоголиков — бамбуком. Этим отчасти можно объяснить, что уличные скандалы в Китае — явление чрезвычайно редкое, в противоположность тому, что наблюдается в Европе. Песен, подобных “Weinlieder" немцев, тоже нет. В поэзии, которая лучше всего отражает народную душу, воспеваются мир, тишина, незлобивость, почтительность сыновей, умеренность, правильный труд, законная жена и семейное счастье. Содержание песни должно быть с китайской точки зрения прежде всего тенденциозно-нравственно; к тому же у них певец часто поет не от себя, а от имени отца, деда, от семьи или народа. Песни игриво-неприличного содержания можно услышать лишь в больших городах, и то как исключение.