Читаем Китайцы. Моя страна и мой народ полностью

Наше мнение, что бесстрастие — это «цена выживания», основано на следующем факте: при отсутствии защиты прав человека со стороны закона в высшей степени опасно для него проявлять излишний интерес к общественным делам, или «не своим делам», как мы их называем. После того как Шао Пяопин и Линь Бошуй, два самых наших бесстрашных журналиста, в 1926 г. без суда были расстреляны маньчжурскими милитаристами в Бэйпине, другие журналисты, естественно, очень быстро поняли пользу бесстрастия и «поумнели». Самые успешные журналисты в Китае — те, у кого нет собственного мнения. Подобно всем китайским образованным господам и западным дипломатам, они вполне удовлетворены тем, что фактически обязались не иметь собственного взгляда на жизнь вообще и на насущные вопросы современности в частности[28]. Что они еще могут сделать? Можно обладать общественным сознанием, когда существуют гарантии личных прав, т.е. когда достаточно лишь не нарушать уголовный кодекс. Но если такой гарантии нет, инстинкт самосохранения диктует: бесстрастие — лучшая конституционная гарантия личной свободы.

Иными словами, бесстрастие вовсе не признак высокой нравственности, добродетели, а общественная позиция, необходимая при отсутствии защиты со стороны закона. Это есть форма самозащиты, и мы используем ее точно так же, как черепаха использует и увеличивает панцирь. Знаменитый китайский бесстрастный, безразличный и в то же время пристальный взгляд — это всего лишь взгляд во имя самосохранения, за которым стоит опыт древней культуры и самодисциплина. Это можно подтвердить таким фактом: китайские разбойники и бандиты, которые никак не зависят от закона и соответственно не развивают в себе такое качество, как бесстрастие, являются, на наш взгляд, самой воинственной, проникнутой рыцарским духом и общественным сознанием категорией людей в Китае. Рыцарский дух в Китае именуется хао ся и всегда ассоциируется с разбойниками из романа «Речные заводи». При чтении таких романов люди получают удовольствие, испытывая те же чувства, что и герои описываемых приключений. Вот почему эти романы популярны у тех, кто веками приучал себя к равнодушию и бесстрастию. Точно так же объясняется популярность книг английской писательницы Элинор Грин у американских старых дев. Сильные обладают общественным сознанием, поскольку могут себе его позволить, кроткие же и послушные, а их большинство, отличаются бесстрастием, поскольку должны себя защищать.

В историческом плане это можно убедительно доказать на примере династий Вэй и Цзинь. В те времена ученые вызывали восхищение своим равнодушием к государственным делам, что довольно скоро привело к ослаблению государственной мощи и захвату Северного Китая варварами. Ученые, жившие в эпохи Вэй и Цзинь, предавались модным тогда занятиям: пили вино, вели пустые разговоры (цин тань), мечтали о даосском мире иллюзий и о пилюлях бессмертия. В политическом отношении эта эпоха, на наш взгляд, — самый мрачный период развития китайской нации со времен династий Чжоу и Хань, он довел до логического конца процесс ее постепенного вырождения. Впервые в истории весь Китай оказался под властью варваров. Развился ли этот культ бесстрастия естественным образом? Если нет, то как он возник? История разъясняет нам это весьма недвусмысленно.

В конце эпохи Хань китайские ученые вовсе не были равнодушны и бесстрастны. Их политическая активность тогда достигла апогея. Ученые и студенты числом более 30 тыс. человек часто вмешивались в вопросы текущей политики и, рискуя разгневать евнухов и императора, бесстрашно протестовали против политики властей и поведения членов императорского дома. Однако из-за отсутствия защиты со стороны законов и конституции это движение было подавлено чиновниками. Две-три сотни ученых, порой вместе с семьями, были казнены, сосланы или брошены в тюрьмы. Эти события произошли в 166—169 гг. и известны в истории как дан гу (запрещение частных сообществ и тюремное заключение их членов). Расправа была столь радикальной и масштабной, что все движение было пресечено, хотя его отголоски звучали еще более ста лет. Затем наступила реакция — зародился культ бесстрастия и повальное увлечение вином, женщинами, поэзией и даосским оккультизмом. Некоторые ученые до конца своих дней укрывались в горах, где построили глинобитные хижины без дверей, с отверстиями для передачи пищи. Иные ученые принимали облик дровосеков и просили друзей и родственников не приходить к ним, чтобы никто не выследил этих ученых.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука