Китовый ус

Водился еще тут бычок-ширман, да только дел с ним кругляку иметь не хотелось: тот хищник, причинял немало зла не только тюльке и хамсе, но и кругляковой молоди. Обсуждали его поведение на общем собрании, уговаривали расстаться с разбойничьими привычками и замашками, урезонивали и стыдили ширмана бычки всех мастей. Просили бычки из племени пандака, которые живут в озерах на филиппинском острове Лусон. Прислал по-азиатски цветистое и приторное даже во гневе послание красавец японский девичий бычок — куда там! Не послушался даже тот калифорнийского синеполосого бычка! Нету на ширмана никакого укорота, и водиться с ним кругляку — позор, да еще какой!

Никуда не подался бердянский бычок из родных мест — будь что будет, но зато дома. Он ждал подругу.

Остался, хотя ныне, вследствие большого скопления народу на здешнем «БАМе», то есть на берегу Азовского моря, ловить его стали самыми что ни есть оскорбительными способами, рассчитанными на круглую круглякову дурость. Короче говоря, ловили его теперь на то, что у кого имелось под рукой, — на подручные средства. Строители, к примеру, брали на перила. Остался у кого-то из них кусок красных пластмассовых перил, мелькнула хулиганская мысль попытать на них бычка — распилил на кубики, насадил вместо наживки. А бычки что, бычки восторженно отнеслись к новинке. Пошла мода ловить на перила… Медики тоже внесли лепту — приловчились таскать на разные цветные таблетки в пластмассовых облатках — допустим, на розовые пилюли реопирина, который, всем известно, немного помогает при ревматизме. Физики-химики, как и подобает им, нашли научно обоснованный метод — пошел бычок на «черный свет». Иными словами, каждый профсоюз приспособил отраслевые возможности.

Дело дошло до того, что даже женщины и те рыбалить приохотились. И конечно же, своими особыми дамскими методами. Вместо того чтобы насаживать червя — для бычка он вкусен-то как, господи! — они вздумали всего лишь покрывать крючки маникюрным лаком. Получилась у них почти вечная наживка. Особенно пришелся по вкусу конопатеньким бычихам кьютекс — перламутровый лак фирмы Чизеброу-Пондс (Нью-Йорк — Лондон — Париж). Пошла в ход и губная помада — в ней важен цвет, и даже бигуди — правда, которые покрупнее размером…

Кругляк не знал и знать не мог, просто не отведывал, что жареный он по вкусу может тягаться с любой речной рыбой, что уха из него наваристая и сладкая, требует всего лишь побольше перца, что вялится он без особых хлопот — кожа дубленая, не берет ее самая зеленая муха. Не знал бычок, что ему, вяленому, в городе Мариуполе красная цена была три гривенника за килограмм, не слышал он также, что из него, самой бросовой рыбы, делали консервы с томатом — блюдо, очень любимое студентами за доступность. Все это из года в год становилось все большей редкостью или, как выражаются грамотные торговые работники, — дефицитом…

Итак, наш бычок стал больше следить за своей внешностью, прибрал жилище, в начале августа тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года, поджидая загулявшую подругу, он подмел плавником и хвостом двор, дошел таким способом до чистого песка и щебенки. От нетерпения вился он над норкой, показывая, на какие фигуры способен, какой он сильный и ловкий бердянский бычок.

Конопатенькая где-то задерживалась. Кругляк искал ее в зарослях камки, на песчаных и каменистых подводных косах, но везде и всюду натыкался на медуз. Отвратительные, мерзкие эти создания, полупрозрачные, мутно-желтые, с синими ободками на зонтиках, слизистые и студенистые, были голодными. Здесь они слишком много раз отпочковывались — если в Черном море всего три-четыре раза, то в Азовском за одно лето умудрялись до шестидесяти. Они пожирали планктон, креветок, личинок рыб и мальков — здесь им было вольготно в течение нескольких лет. И теперь, видимо за пол-лета не один раз прочесав все Азовское море, они были готовы вступить в схватку и с крупным бычком. Они поворачивались к нему, пытались окружить добычу, судорожно шевеля зонтиками и соплами.

Бычок уходил от них, отводил медузьи армады от своего камня.

Так прошел день, второй, третий…

Бычок устал от ожидания, от борьбы с медузами — те стали по ночам скапливаться у его норки. Он мог проучить их за наглость — вылетел бы пулей из-под камня, прошил бы насквозь какой-нибудь студенистый зонт. Но это делать ему не следовало — медузы были ядовиты, он обжег бы кожу, и к нему, пахнущему медузами, не приплыла бы подруга.

Дни стояли безоблачные, раскаленные лучи впивались в воду, все больше и больше нагревая ее. Подруга могла бы и поторопиться — кругляк уже чуял сероводород, который серебристыми пузырьками выскакивал из теплого донного ила. От газа кружилась голова, и когда дышать было нечем, бычки, обезумев окончательно, выбрасывались на берег. От старых кругляков бычок слышал, как тучами уходили его сородичи к берегу и как люди, не перенося смрада и боясь эпидемий, зарывали их в землю бульдозерами.