Китовый ус

Варя сорвалась с места, рассмеялась и побежала вдоль пруда к Потаповке. Дуняша глядела ей вслед, улыбалась и кусала губы.

И вторая машина уехала в город. Небо очистилось от туч. Бабы устали, даже ботву обрезали нехотя. Солнце лишь клонилось к западу, а Дуняшка уже не могла работать и не могла заставить себя — ей захотелось домой.

— Девчата, а завтра — воскресенье, — напомнила она. — По домам?

— И как мы раньше не подумали? Конечно, — воскликнула Анюта.

Сегодня Дуняшка не узнавала себя. Никогда она не стремилась домой — что делать в четырех углах? После работы она заходила в сельмаг, смотрела на ситчики, слушала бабьи пересуды, потом шла кому-нибудь рассказывать новости. Мужья соседок смотрели на нее искоса: ходишь, мол, тут, отрываешь хозяек от дела на пустые разговоры. Но сегодня был какой-то необычный день, у нее, как у молоденькой девчонки, появилось томящее предчувствие чего-то необыкновенного.

Подойдя ближе к хате, она увидела, что стены снова надо белить. И пора наконец перекрыть крышу. Не спешат Митька с Васькой, не им за шею каплет. Она тут же придумала кару Михееву: даст вволю напиться, но заработанные деньги — тете Марусе. То-то ругани будет!

Во дворе никого не было, хотя в поле так и казалось, что ее кто-то ждет. Она осмотрела сени — не письмо ли из города от тетки? Письма подсовывали под дверь. Ничегошеньки. Никто не ждал ее в хате, здесь было сумрачно и тихо. Дуняшка подтянула гирю ходиков, толкнула пальцем маятник — застучали, есть хоть какой-нибудь звук.

Она нагрела воды, искупалась, вымыв руки содой. Они словно горели, но сода хорошо выела грязь из трещин на ладонях. Потом она долго натирала лицо кремом, пока кожа не стала мягкой и свежей. Накрасив губы, она надела бордовое платье и посмотрелась в зеркало. В платье она выглядела старше своих лет. Дуняшка немедленно переоделась в зеленую кофточку с большим воротником и в серую юбку, уложила волосы узлом на затылке. Теперь на нее смотрела молодая женщина лет двадцати пяти, солидная, даже слишком солидная и важная. Пришлось распустить узел, заплести косу, напустить на грудь, сдвинуть брови к переносице, изломить их — солидности как не бывало, на лице появилось что-то задиристое, девчоночье-лукавое. «Двадцать два, ну, двадцать три!» — осталась довольна Дуняшка и закружилась перед зеркалом.

Накрыла стол праздничной скатертью, поставила на него бутылку, которая была спрятана в шкафу на всякий случай. Из погреба принесла малосольных огурцов, нарвала на огороде помидоров, приготовила салат.

Так когда-то она мечтала встретить Степана. Но сейчас она представила рядом с собой Петра Ивановича — и только теперь осознала, что все это делала для него. И ждала его в поле и раскаивалась, что сегодня она выделывала перед ним бог знает что, и ей очень хотелось, чтобы он наконец заглянул к ней хоть на минуту. Спохватилась — нужно что-то горячее, вдруг зайдет! — мужики ведь без горячего жить не могут. А он, ко всему прочему, у Анюты столуемся. Решила натушить картошки с мясом. Поставила на плиту чугунок и опять подошла к зеркалу.

— Глу-упая ты, Дуняшка, — говорила она, поворачивая голову налево, направо, смотрела на себя искоса, снизу, свысока, с улыбкой, без улыбки. — Придет или не придет? — Она пытливо посмотрела себе в глаза. Вот! — показала язык. — Ну и что?

Ей стало легко, свободно, а в душе росла непонятная уверенность в том, что сегодня ей будет так хорошо, так хорошо, как давно уже не было. Раньше она думала, что никогда уже не вернется к ней предчувствие совсем близкого счастья, но оно вернулось.

За дверью капризно замяукал кот и вошел в хату, потираясь гладким боком о Дуняшкину ногу. Она положила ему в консервную банку кусок горячего мяса из чугунка. Кот выжидающе присел, обвил лапы полосатым хвостом, но не утерпел, не дождался, пока остынет — выбросил лапой мясо на дорожку. За эту проделку она отправила кота вместе с куском мяса на улицу.

Солнце село в плотные красные тучи, с пруда повеяло холодом и сыростью. Где-то далеко вспыхивали ярко-синие зарницы. «Неужели опять дождь?» — глядела Дуняшка на темное, без единой звездочки небо.

На другом конце Потаповки, наверное у Вариного Кольки, завели радиолу, оттуда донеслось взвизгивание девчат. Из палисадников запахло ночной фиалкой, и Дуняшка пошла туда, на запах. Красные георгины в полумраке выглядели черно-бархатными, белых уже не было — парни обнесли вчистую.

В конторе горел свет во всех окнах, там составляли наряд на завтра. Окна у Анюты светились, но идти туда не хотелось. Анюта спросит: «Куда ты вырядилась?» Там, где визжали девчата, теперь басом загоготали парни. «Ух, паразиты», — беззлобно выругала их Дуняшка и нагнулась, нащупывая твердые стебельки георгин. Вокруг зашатались сухие коробочки мака и зашуршали падающие семена.