Китовый ус

Не получив ответа, он стал помогать им. Взял у тети Маруси бармаки[2] и, сердито сопя, набирал на них корней, сколько мог поднять. «Зло в работе срывает, дурачок», — подумала Дуняшка.

Как только нагрузили машину вровень с кузовом, она взобралась наверх обставить корнями и без того надшитые досками борта самосвала. Так входило еще полтонны.

— Ведь снова же сломаюсь, — крикнул парнишка, швырнул бармаки и засел в кабине.

На дороге затрещал мотоцикл, проехал на большой скорости Петро Иванович и остановился возле комбайна, на другом конце поля.

— Анюта, сходи к нему, может, еще машину даст, — сказала тетя Маруся.

— Я вечером с ним поговорю. Зачем сейчас ходить…

— Тогда я пойду.

Тетя Маруся обиженно поджала губы, и на лице ее, маленьком, покрытом сеткой морщинок, появилось какое-то птичье выражение. Несколько минут спустя она вела с верхних участков Петра Ивановича, жалуясь на невнимание начальства. Дуняшка села на свеклу, свесила с борта ноги и, как только механик подошел ближе, спросила, сощурившись:

— Петро Иванович, вот вы каждый день бываете в городе. Не слыхали: в этом году лето еще будет?

Механик взглянул на Дуняшку, улыбнулся понимающе и покачал головой:

— Ну и народ. Не будет еще одного лета, не будет. А самосвал дам. Вот придут машины из города — первая ваша, — пообещал механик и хотел было уже уйти.

— Петро Иванович, погоди! — крикнула Дуняшка. — Помоги на землю сойти.

Она кокетничала, слезая с машины, умышленно или так получилось, не удержалась на борту и, взвизгнув, свалилась ему на руки. Петро Иванович крепко обнял ее, и она почувствовала, что держал он чуть дольше, чем нужно было. Дуняшка снова взвизгнула и совсем некстати. Бабы подняли головы, механик растерялся, покраснел, не нашел никаких слов в оправдание и направился к мотоциклу.

— Зачем смутила человека? — упрекнула тетя Маруся. — Может, машину прислал бы.

— Пришлет! Куда денется…

По небу побежали легкие пушистые облачка, по полю заскользили их быстрые тени. Машина уехала в город, механизаторы заглушили тракторы. Бабы расселись по звеньям обедать. Тетя Маруся пошла кормить мальчишек.

Дуняшка выпила бутылку молока, разостлала на клочке невыпаханного пырея фуфайку и легла отдохнуть. Она смотрела на небо, и было непонятно: то ли облака плывут над землей, то ли земля убегает от них. Дуняшка закрыла глаза и сразу оказалась среди радужных расходящихся кругов, голова закружилась от усталости или от того, что так ощутимо вниз куда-то летела земля.

Какое было бы блаженство, мечтала она, полежать до вечера в саду, понежиться на солнышке. Побыть одной в тиши, наедине со своими мыслями. Она не любила одиночества, и, когда оставалась одна, больше всего ей не хотелось думать о своей жизни. Но голову пустой не удержишь, и вертятся в ней всякие мысли, чаще всего невеселые, на душе от них скверно и тоскливо. А сейчас тело охватила сладкая истома, думалось легко и приятно, мысли являлись, самые будничные, а казались необыкновенными и волнующими. Плыла земля, и вместе с нею летела Дуняшка…

На участок приехала какая-то машина: остановилась, отфыркнулась сжатым воздухом. Дуняшка хотела посмотреть на нее и боялась, что если посмотрит — ей уже не будет так хорошо, как сейчас. «А все-таки прислал», — удивилась она и не спешила подниматься.

Анюта и Варя за время обеда совсем расклеились, грузили нехотя. Запыхавшись, прибежала тетя Маруся. Шофер был незнакомый, видимо, в Потаповку попал впервые. Он ни с кем не поздоровался, вытащил сверток в газете и смешно потоптался на месте, высматривая, куда бы сесть. «Бычок эдакий», — подумала Дуняшка, увидев тугие складки на короткой шее. Он с достоинством сел на кучу ботвы, широко расставил короткие ноги и начал добросовестно пережевывать жареную картошку, которой была плотно набита литровая банка. Сосредоточенность шофера в таком деле выглядела забавно.

— Больно хмурые вы сегодня, — затронула его Дуняшка.

— А? — повернулся он на голос.

— Возьми помидоры, — засмеялась Дуняшка и подала ему свою авоську.

— Давай.

— В городе их покупать нужно, а у нас на корню дома гниют. Некогда с ними возиться. Если хочешь, заезжай ко мне, в огороде наберешь ведра три. Чего им зря пропадать…

Шофер пообещал приехать, внимательно смотрел на Потаповку, когда Дуняшка показывала рукой на свой огород, и неожиданно оживился, забалагурил. Дуняшка с отчаянием подумала: «Господи, зачем же я хату показала, ведь от всего сердца, а у него глазищи разгорелись. Ох, мужики…»

— Сегодня еду к вам, смотрю, солдат голосует, — рассказывал что-то шофер, видимо, для продолжения разговора. — Садись, говорю, откуда и куда путь держишь, служивый? Домой, после службы ехал. В Потаповке к себе позвал. Зайдем да зайдем к нам. Куда мне, за рулем сижу ведь…

— Он возле магазина вышел? — спросила Варя.

— Точно. Первый или второй дом, как из города ехать.

— Коля…

Варя еще что-то прошептала, и щеки у нее то бледнели, то полыхали румянцем. Она смотрела растерянно и умоляюще.

— Что же ты стоишь? — вывела ее из оцепенения Дуняшка. — Беги!