Китовый ус

— В ливень хату раскрывать, да? — обиделся он на непонятливость Дуняшки.

Получив аванс, Васька, как и следовало ожидать, поспешил в сельмаг. Теперь напьется, станет, по своему обычаю, кричать песни на всю Потаповку, а жена, тетя Маруся, пошлет старших мальчишек разыскивать его…

Пятерочка не помешала бы тете Марусе. Все-таки у них семеро, хотя Васька пристроился где полегче да понадежней — ходить за колхозным стадом. Но непутевый, только о выпивке думает. А выпьет — начинает еще куражиться. Смеются в Потаповке: будто бы он недавно является домой, улыбается блаженно и командует:

— Ну-к, сынки, слушай меня! Гришка, стукни Петьку, Петька — Ваньку, Ванька — Сеньку, Сенька — Тольку, Толька — Сашку, Сашка — Витьку, Витька — врежь меня…

Дуняшка выбрала из духовки семечки, приготовленные для поджаривания, развела огонь в печке. Дрова разгорались неважно — какая тяга в дождь? Присев на корточки, раздувала огонь, а дым валил назад и ел глаза. Наконец пламя окрепло, и можно было ставить противень на печку.

Семечки затрещали, и Дуняшка, помешивая их ложкой, теперь думала о брате. Ей всегда почему-то было жалко Митьку. Может быть, потому, что у брата, как и у нее, жизнь тоже не сложилась. Лет десять он работал на шахте, и все у него было, даже машину купил, а детей они с женой не имели. Кто из них виноват — никому не известно, только три года назад Митька вернулся в Потаповку. Продал машину, построил дом и женился на толстой, неповоротливой Анюте, которая, не появись Митька, сидела бы в старых девах.

— Я Анюту выгоню. Ни рыба ни мясо, — говорил брат, когда был навеселе. — Место пригляжу ей в сельпо — и пусть переходит жить к матери. Обратно!..

— Куда твои глаза раньше глядели?

— Без бабы трудно жить. В городе еще так-сяк, здесь трудно. Была бы неумеха — полбеды, так ведь еще и язва.

Анюта и в самом деле «ни рыба не мясо». Митька успеет трижды вспотеть, а она еще не встала. Тот на работу спешит, а она еще огонь в печке не разводила. Выругается Митька, схватит кусок сала да хлеба — и на трактор.

И досталась же ему такая радость, когда он — на все руки мастер. Если строит кто дом, на столярные работы зовут, застеклить окна — опять к нему. Заколоть кабана и разделать тушу опять же лучше всех умеет Митька. У потаповских и мнение сложилось, что у Митьки Столярова рука легкая, мясо после него не портится и особый вкус имеет.

Бежит, бывало, Митька в тракторную бригаду, а Дуняшка остановит его:

— Зайди, Мить!

— Некогда мне.

— Зайди.

Войдет Митька в горницу, Дуняшка поставит на стол тарелку наваристого борща, стакан наливки нальет, пирожков в сумку наложит. Брат впопыхах ест, а Дуняшке глядеть на него нет мочи — шея тонкая, как у куренка, на лице одни глаза да скулы.

— Не кормит она тебя совсем, что ли?

— Я ведь привыкший. Мне дома почти есть не приходится. А вот механик зря страдает. Говорю: Петро Иванович, хороший ты парень, живи у нас, места хватит. Только вот Анюта готовить не умеет. Год она тебя так покормит — гастрит наживешь. Засмеялся: я, говорит, студентом кушал редко и до сих пор все не привыкну есть. Неудобно ему новую квартиру искать. А Анюте-то что? Принес Петро Иванович с птичника ведро яиц, ну моя каждое утро поджаривает нам десятка по два. За один раз мы не осиливаем, конечно, и в обед та же сковородка на столе, и вечером. Петро Иванович давится, но ест.

— Невезучие мы с тобой, Митька.

— Ничего, выйдешь еще. Девка ты ладная, только детей рожать.

— Какой тут! Двадцатилетним женихов не хватает, а я скоро четвертый десяток разменяю.

— Хочешь, я тебя за Петра Ивановича сосватаю? Хочешь?

— Еще чего, нашел ровню…

— Смотри, а то я могу…

Митька все может.

Нажарив семечек и набив ими карманы фуфайки, Дуняшка пошла навестить Анюту. После обеда к ней приходила и тетя Маруся. Сидя на маленьких стульчиках, они лузгали семечки и обговаривали деревенские новости. Анюта часто и глубоко вздыхала, но с ней ничего не случилось — просто неудобно было сидеть на маленьком стульчике, пересесть же на большой — Дуняшка голову могла дать наотрез — она не догадывалась. Тетя Маруся визгливым голоском, будто начиная ссориться, рассказывала о новых проделках Васьки Михеева, а Дуняшка ждала Петра Ивановича.

Неизвестно, как и когда это случилось, но Дуняшка заметила, что слишком много думает о нем, Петре Ивановиче. Если шел кто-нибудь по дороге, она, припав к окну, всматривалась: не Петро Иванович? И навещала Анюту, чтобы увидеть его. А потянулась она к механику, наверное, потому, что он ей чем-то напоминал Степана Мартынова. Может быть, так только казалось.