Китовый ус

— Спасибо, браток, — ответил он, прокашливаясь.

Он был уже пожилым. На черной, натруженной шее белел шрам, а Николаю Карповичу сначала показалось, что шея у него косо подбрита. Докурив самокрутку, свернул новую, такую же длинную.

— Ну и проказник твой меньший-то! — крикнул Николай Карпович и покачал укоризненно головой, а затем сойдя, рассказал о его проделке.

Лицо обходчика судорожно смялось, морщины сжались и разгладились — ему неприятно было слышать это, хотя Николай Карпович рассказывал о малыше без зла, даже как-то восхищаясь им.

— Я ему задам, — пообещал угрюмо обходчик.

— Да ты не вздумай там ничего… Парнишка-то замечательный, — просил обходчика Николай Карпович, опасаясь, как бы он не взгрел малыша.

— Трогай, браток, — открыто, — сказал, поднимаясь, обходчик и вытащил из кобуры желтый флажок.

— Так ты не вздумай там, не вздумай!.. — кричал Николай Карпович, трогая с места.

Городок быстро расширялся. На станции проложили новые пути, поставили еще несколько колонок для заправки паровозов. Поезда все реже и реже останавливались на сто пятом.

Семафор заменили на светофор.

Обходчик постарел и вышел на пенсию. Летом он обычно копался со старухой в огороде, зимой бродил с ружьем и собакой по болоту, а весной, когда Донец разливался и вода доходила до самой насыпи, ловил рыбу. Он завел себе лодку и сети, ловил, наверное, ночью — днем сушил под откосом рыбацкие снасти, греясь и дремля напротив солнышка.

Однажды Николай Карпович поговорил с ним еще раз. Старик помнил его и пригласил на рыбалку. Николай Карпович радовался: можно будет пожить на свежем воздухе, в тишине, вволю порыбачить, поспать где-нибудь на сеновале и поесть настоящей ухи, приготовленной на костре.

Но отпуск выпадал то летом, то зимой, а весной как-то не находилось для рыбалки свободного времени. Он забывал о ней и вспоминал о приглашении, проезжая мимо домика.

Каждую весну он давал себе слово: все оставлю и приеду. А подходил отпуск, появлялись совершенно неотложные и важные дела.

Мальчишки выросли. Старший куда-то уехал и не был дома несколько лет — может быть, работал в Сибири, на Дальнем Востоке, а может, служил в армии, — откуда знать об этом Николаю Карповичу? А знать хотелось.

Малыш давно вырос из штанишек с помочами и, кажется, работал на заводе. Вернулся старший, а спустя некоторое время в домике появилась молодая женщина. «Женился», — догадался Николай Карпович и опять пожалел, что до сих пор не приехал к ним в гости. И было почему-то обидно, что он не побывал на свадьбе.

Затем исчез и малыш. Исчез, казалось Николаю Карповичу, как раз перед тем, когда он как будто бы твердо решил приехать в гости к семье, ставшей ему в чем-то близкой. Пришлось поездку отложить и подождать малыша.

Как-то зимой Николай Карпович увидел возле домика много людей. Прячась от резкого ветра и снежных вихрей, они стояли с поднятыми воротниками пальто. У некоторых в руках тускло желтели музыкальные трубы. Он догадался, в чем дело, и дал негромкий, протяжный гудок, провожая старого обходчика в последний путь.

Поселок все ближе и ближе подходил к домику, надвигаясь на ольховую рощу. Малыш не появлялся дома, а Николай Карпович готовился тушить топку своего ФД-20.

В один из сентябрьских дней он увидел во дворе парня в солдатской форме. Малыш рубил дрова, старушка подбирала поленья. Николай Карпович, обрадовавшись, дал сигнал, даже замахал руками, но ни старушка, ни малыш и не обернулись — разве мало паровозов трубит на этом километре?

В ближайший выходной Николай Карпович не приехал сюда — что-то помешало, решил выбрать более удачный день, но его перевели на маневровый. А когда он впервые повел паровоз на промывку котла — на месте ольховой рощи выросло несколько пятиэтажных коробок.

Паровоз приближается к поселку. Уже видны заводские трубы, похожие издали на обгоревшие спички. Николай Карпович всматривается в разноцветные кубики домов, переходит на левую сторону, к Степану Козлову. Отсюда лучше видно. Васька тоже пытается что-то увидеть поверх их голов.

— Когда-то здесь был домик, обходчик жил, — вспоминает Степан.

— Был, — повторяет за ним Николай Карпович, и ему снова — в который раз! — неприятно думать о том, что сюда он так и не приехал.

Впрочем, он скоро об этом забудет, вспомнит о домике на сто пятом, возвращаясь назад, а там уж — до следующей промывки.

Впереди горит красный глазок светофора. Николай Карпович сбавляет ход. Паровозный гудок получается теперь здесь громким. Звук долго бьется, отражаясь от стены к стене, и возвращается назад, почти не слабея. Но вот и зеленый — маневровый снова набирает скорость. Набирает основательно, как встарь, но и пыхтит, чадит дрожит — словно пытается догнать свое время, ушедшее за недосягаемый горизонт.

БРИЛЛИАНТОВАЯ ЗИМА