Кюхля

Потом быстро написал: "По краткости времени его здесь пребывания мало употребляем был в должности, и потому собственно по делам службы способности его не изведаны".

- С рук долой, - махнул он с досадой не то на Кюхельбекера, не то на аттестат.

XVI

- Александр, - сказал вдруг Грибову Грибоедов, глядя рассеянно на сборы Вильгельма, - Александр, складывай вещи, я тоже с Вильгельмом Карловичем еду.

Вильгельм быстро к нему обернулся:

- Саша, неужели? Грибов не двигался.

- Ты слышал, что я приказываю?

Грибов спокойно ушел. Через три минуты он вернулся с охапкой шуб.

- Что ты шубы несешь? - изумился Грибоедов.

- А может, в Расее еще холодно, - равнодушно сказал Грибов.

Грибоедов неожиданно содрогнулся.

- Нет, нет, - быстро сказал он оторопевшему Вильгельму, - бог с тобой, голубчик, будь здоров, поезжай. Не могу отважиться в любезное отечество, и махнул с ужасом на шубы.

- Трупы - лисица, чекалка, волк. Воздух запахом заражают. Непременно надобно растерзать зверя и окутаться его кожею, чтобы черпать роскошный отечественный воздух.

- Саша, дорогой, а то едем, - пристально посмотрел на него Вильгельм.

Грибоедов вдруг поднял шубу и надел ее.

- Тяжелая, - сказал он с растерянной улыбкой. - Плечи к земле гнетет. - Он сбросил ее с непонятным омерзением.

- Поезжай, Вильгельм, поезжай, родной, - где мне, не могу я, - сказал он Вильгельму и обнял его.

- Александр, - сказал он строго Грибову и указал на шубы, - убери это.

За окном уныло прогудел колоколец: мул устал ждать и переминался с ноги на ногу.

ДЕРЕВНЯ

I

"Дорогой друг и брат, - писала Устинька, - прошу тебя, ради всего святого, оставь Петербург, который весьма вреден твоему здоровью, и приезжай к нам, в Закуп. И Григорий тоже об этом тебя неотступно просит. Дети от нетерпения тебя увидеть сами не свои, - тебе ne будет скучно с нами, - Митя, говорят, напоминает тебя сильно если не талантом, то душою. В Закупе тебя ждет твоя любимая роща, в которую уже прилетели соловьи. Любезный брат, не мешкай, приезжай и поживи у нас, да не день и не месяц, не то знаю, как тебе быстро вез приедается. Как поживает Миша?"

Дело было здесь не без хитрости. Тетка Брейткопф долго размышляла, что делать с Вильгельмом, который, вот уже месяц, решительно не мог нигде устроиться. Увы - она уже не расспрашивала Вильгельма ни о чем - ей по секрету передавали, какие слухи ходят о Вильгельме. Вильгельм стал опасным человеком. Его погубило заграничное путешествие с этими злосчастными лекциями. Кавказ тоже не пошел ему на пользу: сумасбродный Вилли там кого-то бил и с кем-то стрелялся - тетка даже знать об этом не хотела. И теперь Вилли, разумеется, нигде не принят, и его карьера, так хорошо начинавшаяся, прервана.

Тетка догадывалась о гибельном влиянии какой-то преступной страсти без женщины такое дело не могло обойтись. И она написала Устиньке, которая, слава богу, мирно живет со своим Глинкой в смоленском имении, что если она не выпишет к себе Вилли, то тетка более ни за что не ручается, - и у бедного мальчика даже нет карманных денег.

Как бы то ни было, у Вильгельма оказался неожиданно кров, почти родной. Времени теперь у него было много. Через три дня он был в Смоленске, а к вечеру четвертого в селе Закупе, Духовщинского уезда.

Устинька жила тихо. Закуп было имение небольшое, но с хорошим заливным лугом, с рощей, которую, как писала Устинька, любил Вильгельм, и с тысячею десятин пахотной земли, не очень плодородной, суглинистой. Господский дом стоял на пригорке, окруженный столетними березами. Дом был старый, деревянные колонны на фасаде облупились порядком; комнаты были с низкими потолками. Зато они были просторны, летом прохладны, а зимою, когда докрасна накаливали камин, жарки. Увешаны они были портретами Глинок. Вильгельма привлекал из них в особенности один, времен Анны Иоанновны, толстый, с тяжелой челюстью, хищным носом и необычайно умными, неприятными глазами. Он находил в нем нечто демоническое. Вильгельму отвели комнату небольшую, очень светлую и чистую. На стенах висели красочные гравюры история Атала. На одной из них был изображен юноша, переносящий на руках томную девицу через ручей, на другой - умирающая девица с большими глазами, несколько косящими, из которых падали крупные, как бобы, слезы.

Из окна открывался вид на веселую, извилистую, хоть и мелководную речку и деревню с низкими домишками, окруженную садиками, в которых росла рябина.

Вильгельма встретили все с радостью. Григорий Андреевич Глинка, муж Устиньки, был человек во многом примечательный. Карьера его была несколько необычна. В молодости он был блестящим пажом, потом гвардейским офицером, вел широкую жизнь и быстро шел вверх. Потом в один прекрасный день его смутило, он заперся, захандрил, подал в отставку и уединился. С удивлением друзья узнали, что этот веселый гвардеец сидит, как школьник, за книгами, а через некоторое время услышали странную новость: Григорий Глинка стал профессором русской словесности в Дерптском университете, должность более подходящая для подьячего, чем для настоящего дворянина, к тому же и гвардейца.