Кюхля

Шульгин. Он велел развязать высокому руки и начал допрос:

- Ваше имя, отчество, звание?

- Протасов Иван Александрович, - пробормотал высокий.

- Не запирайтесь, - сказал Шульгин строго. - Вы Кюхельбекер.

Высокий молчал.

- Кто? - переспросил он.

- Кюхельбекер Вильгельм Карлов, мятежник, коллежский асессор, - громко сказал Шульгин, - а никакой не Протасов.

- Что вам от меня угодно? - пробормотал высокий.

- Вы признаете, что вы и есть разыскиваемый государственный преступник Кюхельбекер?

- Почему Кюхельбекер? - удивился высокий. - Я ничего не понимаю. Я от Анны Ивановны формальный отказ получил, а потом меня схватили, а вы говорите Кюхельбекер. К чему все это?

- Не притворяйтесь, - сказал Шульгин. - Приметы сходятся.

Он вынул лист и начал бормотать:

- Рост высокий, глаза навыкате, волосы коричневые, гм, волосы коричневые, - повторил он.

У высокого были черные как смоль волосы.

- Что за оказия? - спросил Шульгин, озадаченный.

Высокий задремал, сидя в креслах.

- "Бакенбарды не растут".

Шульгин опять посмотрел на высокого. Бакенбард у высокого - точно - не было.

- А! - хлопнул он себя по лбу. - Понял. Выкрасился! Голову перекрасил!

Он позвал жандармов.

- Мыть голову этому человеку, - сказал он строго, - да хорошенько, покамест коричневым не сделается. Он перекрашенный Кюхельбекер.

Высокого разбудили и отвели в камеру. Там его мыли, терли щетками целый час. Волосы были черные. У Шульгина были нафабренные бакенбарды, и дома у него был спирт, который дал ему немец-аптекарь; спирт этот краску превосходно смывал. Когда старая краска начинала линять на бакенбардах, Шульгин мыл им бакенбарды, и краска сходила. Он написал жене записку:

"Mon ange, пришли немедля с сим человеком спирт, который у меня в шкапчике стоит. Очень важно, душа моя, не ошибись. Он во флакончике, граненом".

Высокому мыли голову спиртом.

- Полиняет, - говорил Шульгин, - от спирта непременно полиняет.

Высокий не линял.

Тогда Шульгин, несколько озадаченный, послал жандарма за Николаем Ивановичем Гречем. Николай Иванович становился специалистом по Кюхельбекеру.

Когда он вошел к полицеймейстеру, полицеймейстер, хватив полный стаканчик рому, сказал ему довольно учтиво:

- Прошу у вас объяснения по одному делу, а вы должны сказать сущую правду по долгу чести и присяги.

- Ваше превосходительство услышит от меня только сущую правду, сказал Николай Иванович, слегка поклонившись.

- Знаете ли вы Кюхельбекера?

- Увы, - вздохнул Николай Иванович, - по литературным делам приходилось сталкиваться.

- Так. А вы его наружность помните?

- Как же, помню, ваше превосходительство. Шульгин повел Николая Ивановича в другую комнату.

На софе лежал высокий молодой человек и смотрел в потолок диким взглядом. Шульгин с сожалением посмотрел на его черную голову.

- Мыли, мыли, не отходит, - пробормотал он.

- Что мыли? - удивился несколько Николай Иванович.

Шульгин махнул рукой.

- Кюхельбекер ли это?

- Нет!

- А кто это?

- Не знаю.

Тогда молодой человек вскочил и закричал жалобным голосом:

- Николай Иванович, я ведь Протасов; вы ведь меня у Василия Андреевича Жуковского встречали.

Греч вгляделся.

- А, Иван Александрович, - сказал он с неудовольствием.

Шульгин с омерзением посмотрел на высокого:

- Что же вы сразу не сказали, что вы не Кюхельбекер?

Он махнул рукой и пошел допивать свой ром.

В ту же ночь было арестовано еще пять Кюхельбекеров: управитель и официант Нарышкина, сын статского советника Исленев и два молодых немца-булочника.

Голов им не мыли, а Шульгин прямо посылал за Николаем Ивановичем, который к этому делу за неделю привык.

VI

В Валуевском кабаке сидел маленький мужик и пил чай, чашку за чашкой. Огромную овчинную шапку с черным верхом он положил на стол. Пот лился с него, он пил уже третий чайник, но по-прежнему кусал сахар, дул в блюдечко, а между тем подмигивал толстой девке в пестрядинном сарафане, которая бегала между столами. В кабаке было мало народу, и мужику было скучно. В углу сидели проезжающие: высокий, худощавый, в белой пуховой шляпе человек и другой - молодой, белобрысый. Пили и ели с жадностью. Мужик с любопытством смотрел на высокого.

"Не то из бар, не то дворовый. Из управляющих, видно", - решил он.

Высокий проезжий тоже смотрел на мужика внимательно, не столько на него самого, сколько на его шапку. Мужик это заметил, взял шапку со стола и, смутившись чего-то, надел ее на голову. В шапке сидеть было неудобно, и он скоро опять положил ее на стол. Высокий толкнул локтем белобрысого и кивнул ему на мужика. Он отдал белобрысому свою белую шляпу. Тот подошел к мужику.

- Эй, дядя, - сказал он весело. Мужик поставил чашку на стол.

- Дядя, меняй шапку. Я тебе белую дам, ты мне черную.

Мужик посмотрел на белую шляпу с недоверием.

- А для чего мне менять, - сказал он спокойно, - чем моя шапка худа? Мне твоей не надо.

- Не чуди, дядя, - сказал белобрысый. - Шляпа дорогая, городская, в деревне по праздникам носить будешь...

- По праздникам, - сказал мужик, колеблясь. - А куда ж ее в будень? Засмеют меня.

- Не засмеют, - сказал уверенно белобрысый, взял со стола овчинную мужикову шапку и отнес ее высокому.