Клад

Но все прошло гладко. Зять, теперь уже майор, и сам был доволен. И тому, что новая жена сестра покойной Даши, и тому, что ребенок сразу в заботливые руки попадет. Конечно, с грустью, но свадьба состоялась, и все были утешены, а Захар, которого незамужняя дочь начала уже заедать, пить препятствовала, радовался больше всех. Мужик он был привыкший к самостоятельности и жаждавший передохнуть от женской опеки.

Малютка на руках у Ольги отправилась в Москву, куда и Фрося поначалу ежегодно ездила и на Дашу-маленькую нарадоваться не могла, все ждала, когда же та подрастет и первое письмецо бабуле напишет.

Дождалась она, однако, письма совсем другого, которое и показала Саше, не в силах сдержать слезы, катившиеся по сухим щекам.

Писали ей так:

«Уважаемая Евфросинья Кузьминична!

Обращаюсь к Вам с большой и важной просьбой, которую Вы, я уверен, поймете правильно.

В этом году Дашенька пошла в садик. Она умная и здоровая девочка, и Вы можете о ней не беспокоиться. У нее все есть. В том числе и мама. Мы не хотели Вас огорчать, но поймите, мы думаем в первую очередь о девочке. Ей нужна мама самая настоящая, законная. Представьте сами, если девочке скажут в садике: «У тебя мама не родная!» Поэтому Оля официально удочерила Дашеньку, и мы думаем, самое лучшее будет, если девочка будет знать пока только одну маму, ту, которая о ней ежедневно заботится и любит, как самую родную.

Поэтому мы очень просим Вас, не приезжайте в этом году в Москву. Дашенька уже большая и может понять все неправильно. Конечно, Вы ее родная бабушка, но пусть она узнает об этом попозже, когда повзрослеет и во всем разберется.

Что касается нас, то я Вам всегда сын, а Оля дочь, и мы с Вами не разрываем, конечно, а, наоборот, решили ежемесячно высылать двадцать рублей, небольшое подспорье к Вашей скромной пенсии. Только уж Вы нашу просьбу примите. Так для девочки нужно».

И строчка от Ольги была приписана:

«Тетя Фрося! Я знаю, какая ты добрая. Мы всем должны для Дашеньки-сиротки пожертвовать! Обнимаем Вас — Оля и Константин».

— Что же мне делать, Саша?

Конечно, логика в письме была. Не лучше ли ребенку знать одну мать, которая воспитывает, растит? Зачем разбираться до времени в обстоятельствах трагических? Но логика эта и отпугивала. За неомраченное существование предлагалось заплатить и без того несчастной одинокой женщине, принести себя в жертву.

Сначала Саша растерялся, но, когда вгляделся в заплаканные Фросины глаза, увидел, что вопрос ему задан риторический, жертва уже принесена.

Правда, вначале подразумевалось, что отречение назначено временно, на срок. И казалось, что Фрося переносит горькую необходимость довольно спокойно. Александра Дмитриевича удивило, что она даже не попыталась отвергнуть подачку, с его точки зрения унизительную, чечевичную похлебку в обмен на первородство. Потом только, много позже, он узнал, что из полученных денег бабушка ни копейки не потратила, а все клала на книжку, теша себя надеждой, что в день совершеннолетия преподнесет Дашеньке солидное приданое.

Но и солидного приданого не получилось. Деньги Фрося получала меньше двух лет, а потом пришло такое письмо:

«Тетенька родненькая!

Простите нас, ради Бога! Костя получил важное назначение советником за рубеж, и мы на несколько лет уезжаем, это для Дашеньки хорошо, овладеет языком, и приобретем нужные вещи, но так получается, что временно помогать Вам не сможем. Писать оттуда тоже будет затруднительно, это же горячая точка!..»