Клад последних Романовых

— Да, дела. А у тебя из родных-то кто остался?

— Сын, — всхлипнула Клавдия Михайловна.

— Сын — это хорошо. Ради сына жить надо. У меня вот тоже двое. Все сижу и думаю, если выпустят, приду домой, а они меня и не узнают.

— А давно ты здесь? — с испугом спросила Клавдия Михайловна.

— Два года. Сперва на допросы все водили, требовали признаний, били. Вон, смотри на мои руки, — выставив перед Клавдией Михайловной изуродованные, вывернутые неестественно пальцы, проговорила незнакомка. — До революции я в консерватории училась, пианисткой мечтала стать. Теперь, наверное, ни одного аккорда взять не смогу.

— Ужас, — с искренней жалостью взглянула на изуродованные руки Клавдия Михайловна.

— Они били, а я все молчала, мужа жалела, спасти надеялась. А его все равно расстреляли. А про меня словно забыли, сижу вот тут, жду, чего дальше будет. Говорят, таких, как я, или в лагерь отправляют, или на поселение. А могут и из лагеря на поселение перевести. Далеко, конечно, в Сибири, а все же не тюрьма. И детей туда вызвать можно. Это я к чему веду? — вздыхая, проговорила незнакомка. — Если ты хоть что-то знаешь, лучше скажи. Все равно не отстанут. Будешь, как я, век инвалидом доживать. И это еще если выживешь. Ну, что, давай я тебя на нары затащу. Холодно на каменном полу-то лежать.

Клавдия Михайловна с помощью соседки по камере кое-как сумела забраться на нары. От такого пустякового усилия у нее в глазах потемнело, в голове забили кузнечные молоты. Сердце скакало в горле, так что не сглотнуть.

— Лежи, лежи. Ты дыши, главное. Сейчас полегче станет, — звучал рядом тихий, добрый голос.

— А тебя как звать?

— Меня? Анна Николаевна.

— Спасибо тебе, — поблагодарила Клавдия Михайловна и заснула тяжелым болезненным сном.

На следующий день за Клавдией Михайловной снова пришли.

— Не упирайся, помни о сыне. Скажи хоть что-то, а то не отстанут, — тихим тревожным шепотом напутствовала ее Анна Николаевна, помогая подняться и дойти до двери.

Но как ни уговаривала ее сердобольная Анна Николаевна, Клавдия Михайловна и на втором допросе твердо стояла на том, что ничего не знает о царских драгоценностях. Мало ли что ей Анна Николаевна говорит, она и ошибаться может, а вот если Клавдия Михайловна все выдержит и ее мучители убедятся, что она совершенно ничего не знает, ее, может, не только на поселение, может, домой отпустят. И она молчала. Терпела и молчала.

Дня через три ее из отдельной камеры перевели в общую, и Анну Николаевну она больше не увидела.