Клад Стервятника

– Ты попал в точку, Гоша. Ты – теперь наша главная проблема.

– Угу, – пробормотал я. Казалось бы, всего три буквы, а как же долго они выбираются изо рта!

Потом откуда-то сверху надвинулось Анкино лицо. Большое, одутловатое, как зеркальное отражение в елочном шаре. Мягкий носовой платок вытер мне губы, оставив запах свежести и прозрачных духов.

Процедура мне понравилась. Но пора было уже прояснить кое-какие ключевые моменты.

– А почему я… жив?.. До сих пор… – осведомился я, и впрямь весьма озадаченный этим обстоятельством.

– Это действительно очень странно, – буркнул Гордей. – Но, похоже…

Он бесцеремонно потянул что-то из меня – ну вот, кажется, теперь-то пришел черед и сердца! – и продемонстрировал знакомый до боли планшет.

– Видишь? И совсем не больно.

Тут он загнул: боли было предостаточно. Грудь под картой болела отчаянно и, наверное, уже превратилась в один сплошной синяк. Поэтому я счел, что теперь можно слегка расслабиться и немного постонать.

– Мы тебя уже осмотрели, ребра и грудь целы, – безжалостно заметил Гордей. – Думаю, все до свадьбы заживет.

– Тогда лучше… убейте сразу, – прошептал я, чувствуя, как губы склеиваются после каждого выпущенного звука, будто два леденца. – Терпеть это всю жизнь…

Я попробовал махнуть рукой, но вместо этого лишь шевельнул указательным пальцем. Ладно, тоже какой-никакой, но прогресс.

– Скажи спасибо ей, – сурово ответил Гордей. И помахал перед моим носом планшетом.

Непромокаемый пластик был разорван в клочья, но карта Стервятника выглядела целой и невредимой. Впрочем, я уже догадывался об этом и без визуальных доказательств.

– Это она спасла меня? – слабо проговорил я.

Гордей кивнул.

– Мама… – прошептал я.

– Мне это оч-чень не нравится, – тихо сказала Анка очкарику. – Что ты об этом думаешь?

– Думаю, у нашего хоббитца в гардеробе мифриловая кольчужка, – ответил Гордей. – Такая, что выдержала даже прямое попадание боевой конечности излома.

Я завозился, устраиваясь поудобней, и тупая боль вновь пронизала левую сторону тела от плеча до пояса.

– А ты сам что думаешь? – ухмыльнулся очкарик, с любопытством разглядывая карту. На ней и вправду не было ни одной дыры.

– Коротка… кольчужка-то, – прокряхтел я по возможности жалобней. Но видимого сочувствия от напарников вновь не добился.

– Подняться можешь? – безжалостно поторопил меня Гордей.

– Придется. С вами… инквизиторами… и поболеть-то… как следует…

– Пол холодный, простудишься, – участливо сказала Анка.

Я едва не застонал вновь. На этот раз от горькой обиды на судьбу, которая подсунула мне таких бессердечных, черствых напарников. Да представляют ли они хоть капельку, что значит – попасть под изломовский хук с правой?

Мне не составило большого труда подняться – Гордей был прав насчет свадьбы, но стоять прямо пока что не получалось. Пришлось опереться о стену, стараясь не задеть поверженное тело противника. Возле моих ног темнела длинная бесформенная куча.

Гордей с Анкой направили фонари на пол, и мне удалось рассмотреть, как на самом деле выглядит поверженная смерть.

Я смотрел на тело излома, распростертое на каменном полу, с раскинутыми, как черные крылья, полами длинного плаща. Правая клешня мутанта, его знаменитая боевая конечность, была размозжена до второго сустава из четырех имеющихся.

Честно сказать, мало кому из сталкеров и гораздо покруче меня довелось повидать на своем веку такую картину. Градус в чем-то был прав: изломы становятся редкими, очень редкими. Вымирают? Сидят где-нибудь в укромном уголке и в очередной раз мутируют, аккумулируя энергию? А потом из подвалов и трещин вылезут такие твари, что прежние изломы покажутся на их фоне всего лишь безобидными "однорукими бандитами"?

Как-то в минуту откровения Комбат признался мне, что не прочь в один прекрасный день притащить к его приятелю с Янтарного, Трофиму, такую зверюгу – мутанюгу.

– Лучше, конечно, живого, – размышлял вслух Комбат за бутылочкой-другой пенного. – Но в крайнем случае можно ему и лапу выломать. Ту самую, которой они людей дерут. Трофим покумекает над ней, поразмыслит и, глядишь, соорудит на ее принципе какой-нибудь шагающий экскаватор. Неплохо, а? Мне, естественно, деньжат, ему – слава и известность. Как считаешь?

Я считал, что если Трофим и станет чего мастерить по изломовскому принципу, то это, скорее всего, будет другой излом. Только еще более сильный, злющий, и клешня у него будет доставать до второго этажа. Аккурат до крыши моей избушки.

Поэтому я промолчал. Комбат – человек, конечно, умный, заслуженный и уважением среди сталкеров пользуется по всему Периметру не зря. А вот простых вещей не понимает. Ну нет у этих ученых совести. Кончилась она у них, так и не начавшись.