Кладбища. Книга мертвых-3

Дальше началась наша совместная жизнь, закончившаяся лишь весной 1998 года. Три года я наслаждался обществом этой необыкновенной девочки, жуткой лгуньи, по правде говоря, но честной и печальной искательницы приключений и жрицы любви.

Она задержалась у меня вначале на несколько дней. Не замечая смены дня и ночи, мы пили красное вино, слушали Эдит Пиаф, я ей переводил, и занимались любовью. Я помню, мы сидели на полу, сердца раздирала Пиаф. Лиза смотрела на меня восхищенно, вероятнее всего, из-за французского языка. Она смешно кушала свинину, старательно запивая ее вином, и от проявленной старательности у нее чуть потел носик. Не кончик его, это выглядело бы неловко, но пару квадратных сантиметров выше над крыльями. Эстетически она полностью удовлетворяла меня, поскольку по моим стандартам была безупречна. Зубки разве что чуть подкачали, нижняя челюсть, но хорошая зубная клиника поправила бы изъян. С зубками на нее как-то обрушился пьяный либеральный журналист Андрей Черкизов, напившийся у меня в гостях. «А ты, девочка с кривыми зубами, что ты знаешь о человеке, который тебя трахает?! Он великий человек, гений, а ты — девчонка с кривыми зубами!» — закричал тогда Черкизов, и великий человек вынужден был его выгнать из квартиры.

В сущности, это грустная история об умершей рано молодой одинокой женщине, оставившей после себя бесприютную дочку. Но если глядеть на историю в контексте моей жизни, то это страстная, красивая история о любви во вздыбленном либеральной революцией городе, история бесшабашных девяностых годов. А девяностые много лучше двухтысячных, двухтысячные были, что называется, ни рыба ни мясо… В девяностые люди ночами в пургу пили на Арбате, кричали и спорили в метели о политике… Он как-то привык жить вместе с женщинами, но эта к нему не переезжала. Она вдруг объявила, что ей «надоело» у него, и отправилась в Беляево. Позднее выяснилось, что она ходила в модный бар на старом Арбате и напивалась там до самого закрытия красным вином, затем отправлялась либо в Беляево, либо к парню, с которым успевала познакомиться в баре. Однако выяснилось это обстоятельство нескоро. Поэтому первый год их любви он считал ее просто нервной, непокорной и непоседливой девочкой.

В 1996-м он в последний раз поехал в Париж и накупил там ей целый чемодан вещей. Он как-то умудрился выбрать их так ловко, что они все ей подошли. От клеенчатого, в талию, короткого пальто, парижский крик моды тогда, до совершенно сказочного, сияющего, серебристо-черного платьица, обтянувшего ее экзотические сисеньки и бедрышки. Была ли она довольна? Она восприняла этот чемодан тряпок как должное. А он был счастлив, что она такая без усилий красивая в ретро-стиле двадцатых годов, тоненькая и безумно свежая.

Ее выгнали в какой-то период со всех работ, и она стала делать ему макет его экстремистской газеты. У нее была, видите ли, модная профессия «программист», и был вкус, и был талант. Правда, чтобы она работала над газетой, следовало сидеть с ней и поить ее красным вином. Когда ей не хватало вина, она бросала работу и шантажировала его угрозами не доделать газету. Происходило это уже на Выползовом переулке, вблизи «Олимпийского», рядом с мечетью. Приходилось идти за вином. В нескольких случаях она ложилась на пол и изображала истерику либо эпилепсию.

Впрочем, были у них и спокойные дни и недели. Тогда она ласково называла его «маленький» (ну и действительно, он на пять сантиметров ниже ее 177), и они мирно ходили в убогий магазинчик неподалеку в переулке, где покупали зеленый лук и розовую, аккуратную замороженную мелкую форель. А потом тихо шли домой. Он не мог сидеть там у нее постоянно, на ее Выползовом. У него был кабинет в бункере, обязанности вождя политической партии и литератора, потому он регулярно уезжал на несколько дней. Возвращаясь, находил пустые бутылки от красного вина и коньяка, какую-то экзотическую дорогую еду и окурки двух видов сигарет, ее «Парламент» и толстые червяки французских «Голуаз». «Ты завела себе любовника, тоненькая тварь? — говорил он ей ласково, стараясь не верить собственным словам. — Ты же не пьешь коньяк». «У меня были друзья», — заявляла она с вызовом и демонстрировала полное нежелание развивать тему.

«Один из них был бородатым, — съязвил он. — Ты видела свой красный подбородок в зеркале? Так случается с женщинами, которых долго целуют бородатые мужчины».

Она загадочно улыбалась.

В апреле 1997-го он отправился во главе отряда нацболов на вооруженное восстание в Кокчетав. Когда вернулся живым, его ребят встречали на вокзале матери и девушки. Лизы на вокзале не было. Когда она не пришла к полуночи, он позвонил ей, и она как-то просто и нахально сказала: «Знаешь, я тут влюбилась по уши. Извини. Я не приду». Он даже не успел начать переживать. Потому что через день взорвали помещение штаба, началось расследование, на него навалились офицеры милиции и ФСБ. Он собрал ее вещи в шкафу и положил в картонную коробку, чтобы каждый раз не было больно, когда он открывает шкаф.