Луис взглянул на четыре банки из-под пива, аккуратно составленные в ряд. Этого мало, чтобы усыпить старика, но, может, ему пришлось отлучиться в туалет? Как бы там ни было, все сложилось слишком хорошо, чтобы быть простым совпадением, правда?
Грязные следы доходили почти до кресла у окна. Среди отпечатков человеческих ног были и бледные, призрачные отпечатки кошачьих лап. Как будто Черч прошелся туда-сюда по могильной грязи, оставленной маленькими ботиночками Гейджа. Потом следы вели к двери в кухню.
С колотящимся сердцем Луис пошел по следам.
Он толкнул дверь и сразу увидел раскинутые ноги Джада, его старые зеленые штаны и клетчатую фланелевую рубашку. Старик лежал в большой луже засыхающей крови.
Луис закрыл лицо руками, словно пытаясь отгородиться от этой жуткой картины. Но отгородиться не получилось. Он уже все увидел; увидел глаза Джада, открытые мертвые глаза, которые осуждали его, Луиса… и, может быть, осуждали себя самого за то, что он запустил эту адскую машину.
О старом кладбище Джаду рассказал Стэнни Би, Стэнни Би рассказал его отец, а отцу Стэнни Би – его собственный отец, последний делец, торговавший с индейцами, француз из северной страны, в те далекие времена, когда президентом был Франклин Пирс.
– Ох, Джад, мне так жаль, – прошептал он.
Невидящие глаза Джада смотрели прямо на него.
– Мне очень жаль, – повторил Луис.
Его ноги, казалось, двигались сами по себе, и ему вдруг очень живо вспомнился последний День благодарения, не поздний вечер, когда они с Джадом отнесли кота в лес за Клатбищем домашних жывотных, а праздничный обед с индейкой, приготовленный Нормой, когда они все втроем сидели за столом, разговаривали и смеялись, Луис с Джадом пили пиво, а Норма налила себе стаканчик белого вина, и на столе была белая батистовая скатерть, которую Норма достала из нижнего ящика кухонного буфета, откуда Луис достает ее прямо сейчас, только Норма постелила скатерть на стол и поставила на нее красивые оловянные подсвечники, ну а он…
Луис смотрел, как она опускается на тело Джада – опускается, словно падающий парашют, и милосердно скрывает это мертвое лицо. Почти мгновенно на белой ткани начали проступать темно-красные пятна.
– Мне очень жаль, – повторил он еще раз. – Очень жа…
Что-то сдвинулось наверху, что-то скрипнуло, и Луис умолк на полуслове. Звук был тихим, таящимся, но явно
Его руки чуть было не затряслись, но он подавил дрожь усилием воли. Он подошел к кухонному столу, застеленному клетчатой клеенкой, достал из кармана три новых шприца, вытащил их из бумажной упаковки и разложил в ряд на столе. Потом достал еще три ампулы и набрал в каждый шприц дозу морфия, достаточную, чтобы убить лошадь – или быка Ханратти, если на то пошло. Наполненные шприцы Луис снова убрал в карман.
Он вышел из кухни, прошел через гостиную и встал у подножия лестницы.
– Гейдж?
Откуда-то из сумрака наверху донесся смешок – хмурый, холодный смех, от которого у Луиса по спине побежали мурашки.
Он пошел наверх.
Путь по этим ступеням был долгим. Луис подумал, что так же долго (и так же до жути быстро) поднимается на эшафот осужденный на смерть – его руки связаны за спиной, и он бравурно насвистывает, зная, что обоссытся от страха, как только перестанет свистеть.
Наконец он поднялся наверх и встал, держа руки в карманах и глядя в стену. Сколько он так простоял? Он не знал. У него было ощущение, будто он сходит с ума. В прямом смысле слова. Рассудок не выдержал и надломился. Это было интересное ощущение. Наверное, что-то похожее чувствует обледеневшее дерево – если деревья вообще что-то чувствуют – перед тем, как его опрокинет буря. Да, интересное ощущение… в чем-то даже забавное.
– Гейдж, поедешь со мной во Флориду?
Снова этот смешок.
Луис повернулся и увидел свою жену, которой однажды вручил розу, держа ее в зубах, свою жену, лежавшую посреди коридора. Мертвую. Ее ноги были раскинуты, как у Джада. Ее голова и верхняя часть спины привалились к стене. Она напоминала женщину, которая заснула, читая в постели.
Он подошел к ней.
Кровь забрызгала обои безумным узором. На теле Рэйчел виднелась дюжина ран… или две дюжины, впрочем, это уже не важно. Ран, нанесенных его собственным скальпелем.
Внезапно Луис увидел ее, увидел