В пьесе Генриха фон Клейста «Германова битва», которую мы смотрели в одном из римских театров, мужчин на в маске сказал, обращаясь к телу жены, которую убил, потому что ее изнасиловали римляне: «Ну, я наконец-то тебе угодил?» Когда я некоторое время спустя случайно встретил в городе ту римлянку, с которой мы ходили в театр, я осмелился спросить у нее, не умер ли кто из членов ее семьи. Она же рассказала, не называя диагноз, что уже месяц тяжело больна и вынуждена была большую часть времени провести в больнице Гемелли. На ней были черные чулки, лицо бледное, взгляд тусклый, неживой, щеки провалившиеся. Затем, когда мы присели на скамейку на Вилле Боргезе, она сказала: «Есть только один идиот, и он описан Достоевским». А за несколько лет до этого весной хоронили ее сына, и она, причитая, шла за белым детским гробом и положила на покрытую траурной вуалью голову ребенка венок из желтого львиного зева. Не меньше десятка пчел сели на сплетенный наподобие тернового венца венок из цветов львиного зева и стали сосать из них нектар.
●●●
Увидев ребенка, босыми ногами толкающегося в пластиковую крышу своей коляски, как эмбрион барабанит в околоплодный пузырь матки, я вспомнил то, что я однажды сказал матери: «Если бы ты убила меня сразу же после рождения, тогда мой первый крик слился бы с моим предсмертным криком». Одними из последних слов моей бабушки на смертном одре были: «Смерть наступает с такими же схватками, как роды!»