Боль вспыхнула с новой силой, вцепилась в сердце, пробежала зыбкой дрожью по коже. Задрожали губы, заболели зубы. Каждый чертов зуб! Моргнула — чувствуя, будто в глаза попал песок. Отстранилась, вытерла вспотевший лоб. Кольнуло в пояснице, а следом хрустнули одновременно коленки. О, господи!
В голове зародился рой голосов, вспыхнул и рассыпался, закружился, не давая сосредоточиться.
Зачерпнула еще зелья. Живот, грудь, подмышки. Разотрем хорошенько руки, ладони. Быстрее, быстрее. Начала шептать одну молитву за другой, по кругу, одну за другой, одну за другой.
Миша постанывал, но Надя не обращала внимания. Терпи, дорогой. Столько времени терпел, немного осталось.
Теперь боль расплылась внизу живота, как при месячных. Ноги подкосились.
Откуда это? Вспомнила! Однажды попала под осенний холодный дождь, промокла насквозь, и уже на следующее утро ощутила нестерпимый жар во всем теле. Лёгкие проткнули раскалёнными иглами, глухая рваная боль поднималась к горлу и вырывалась хриплым кашлем. Кашляла не переставая, бродила по дому, как призрак, не зная, где прилечь и что делать. Потом её заметила мама. А дальше, как в сказке. Мама взяла её подмышки, перенесла в постель, укрыла толстым одеялом, а потом до вечера три или четыре раза напоила отвратительной на вкус жидкостью. После первого же глотка началась икота (уходи на Федота!), и Надя до сих пор помнила, как тугая горькая жидкость ползла по горлу вглубь, оставляя раскаленным след в кишечнике.
Сцепила зубы, бормотала молитвы, едва шевеля губами. Зачерпнула остатки зелья. Немного еще, потерпи. Внезапно потяжелело все тело, словно на плечи уронили мешок с цементом…
— Не потеряй сознание, слышишь? — посмотрела на себя в зеркало. Увидела старуху лет семидесяти, дряблую, морщинистую, с пожелтевшей кожей, впалыми щеками, вывалившимися пожелтевшими глазами. Моргнула, и словно ослепла.
Шелест голосов, усиленный наступившей темнотой, сводил с ума.
— Я справлюсь!..
О, как же это сложно!
Нащупала миску, выскребла остатки, прислонила к чуть теплому Мишиному телу. Провела ладонью, размазала.
— Уйди боль, растворись, исчезни.
И боль внезапно ушла.
Кто-то невидимый сорвал с Нади тяжелую пелену. Как же приятно было вернуться в прежнее состояние! Голоса исчезли. В глаза брызнул яркий свет. Надя, моргая, смотрела на сидящего перед ней парня. Он был измазан по пояс темно-зеленой жижей. Изо рта капает на грудь слюна. Руки скрючены.
Но в тот же момент Надя вдруг поняла, что всё с ним будет хорошо, с этим Мишей.
— Только одно осталось, — Надя тяжело поднялась, стряхивая с себя остатки боли, словно хлебные крошки. Пальцы немного дрожали, и в висках кололо, но это были мелочи по сравнению с тем, что
навалилось минуту назад.
Из зеркала снова смотрела моложавая черноволосая женщина с голубыми глазами. Взгляд неимоверно уставший. Но при этом улыбка на губах. Счастливая.
Взяла остатки скорлупы, сжала, раздавила.
Всего пятнадцать минут прошло, а такое ощущение, что пролетели недели, месяцы.
Склонилась над желтком в ладони и легонько на него подула.
Болезнь уйдет и не вернется. Все, как надо.
Раздвинула ладони, и желток упал на дно миски.
Шлеп!
Странный звук. Словно бы из-за спины. Обернулась, но никого не увидела. В комнате зазвонил телефон, оставленный где-то между подушками на диване. В последнее время часто звонили люди из поселка, пытаясь записаться на прием. Надя устала повторять, что приема у нее как такового нет. Приходите, а там разберемся.
— Я на секунду, — пробормотала она.
Звонили из школы. Телефон директора Надя сохранила давно. Что еще могло произойти в школе, если той дрянной девчонки (как же ее звали?) уже нет.
Кольнуло неприятное предчувствие. Взяла трубку:
— Алло?
—Надежда Викторовна? — сухой и настороженный голос директора.
— Что случилось? — Надя не заметила, как повысила голос.
Сейчас он скажет, что