Надя отодвинула щеколду. В ноздри проник привычный мягкий запах сушенных трав.
Где-то за спиной раздался топот. Голос Грибова:
— Дорогая, все хорошо?
Надя обернулась, увидела силуэт бывшего, возникший в коридоре, резко захлопнула дверь и закрыла на замок. С обратной стороны раздался встревоженный голос:
— Надь? Может, откроешь?
— Все отлично. Это займет немного времени. Поверь мне!
— Что ты собралась делать?
Надя не ответила. Сердце колотилось в груди. Отстранилась от двери, прошла вглубь комнатки, под скошенный потолок, к книжным полкам. Взяла несколько книг, перебрала их по названиям. Всё давно было ясно. Осталось найти и сделать.
В тонкий аромат сушеных трав — базилик, иван-чай, мать-и-мачеха — вмешался еще один, чуть едкий, с горечью. Надя принюхалась. Так пахнут паленые волосы. Так они пахли шестнадцать лет назад, когда мама в этой самой комнатке пыталась остричь Надю наголо.
Ирония. Вкомнате, где едва не убили еще не рожденную малышку, теперь пытаются её же спасти…
Надя вздрогнула. Мамин голос слишком резко прозвучал в голове. Слишком реалистично.
Она огляделась. Комнатка была пуста. Сквозь крохотное квадратное оконце пробивался тусклый серый свет. Тени ползли по подоконнику, тянулись от пузатых глиняных горшков, от кастрюли, стоящей на электроплите.
— А что же ты делала тогда? — пробормотала Надя, не осознавая, что разговаривает, по сути, сама с собой.
Это было уже чересчур. Надя зажала руками рот, села на табуретку, стараясь унять возникшую в теле дрожь. Главное — не выскочить из комнаты. Не убежать. Ради Наташи! Что бы ни случилось.
Мамин голос раздался снова, как затихающий отзвук эха, отраженный сотни раз от стен этого дома.
— Но ведь ты тоже… — прошептала Надя. Ей показалось, что тени дрожат вместе с ней. Запах паленых волос. Как же он невыносим!
— …ты мертва!
Тишина. Ощущение чьего-то присутствия рассыпалось. Стало как будто светлее. Мама, если это была она, ушла. Или что-то заставило её уйти.
Надя потянулась к книгам. Скорее, пока призраки не решились заглянуть сюда снова!
Отыскала нужную, пролистала. Остановилась на странице, вцепившись взглядом в несколько блеклых строк. Мир сузился до размеров заклинания.
Она взяла с полки катушку ниток, оторвала нужную длину и некоторое время завязывала узелки. Один за другим. Растопила в кастрюле на электроплитке две свечи, помешивая воск деревянной ложкой. Параллельно подготовила в плошке необходимые ингредиенты.
Песок сквозь пальцы.
Дунуть на солнце.
Глупости какие. А вдруг не получится? Сама же себя одернула. Если не верить, то и не получится. А если верить…
Воздух насытился запахом воска. Надя положила в плошку нить с завязанными узелками. Жаль, нет фотографии. С фотографией получилось бы наверняка. Прикрыла глаза. Заклятье из книги запомнилось легко.
Начнем.
Тихонько, нараспев начала читать зарифмованные строчки. Полила расплавленный воск из кастрюли в плошку, заливая нить с узелками. Перемешала, словно взбила, до бледно-зеленой пены.
Внезапно стало трудно дышать. Она запнулась на последней строчке, между словами «смерть» и «избавление», глубоко вздохнула и произнесла все заново. В комнатке потемнело. Вновь запахло палеными волосами. Оглушительно звонко лопнуло стекло в оконце, осыпав Надю мелкими осколками. Ворвался холодный ветер, расшвырял в стороны книги, горшки, едва не вырвал из Надиных рук плошку. А Надя сжала ее сильнее, бормоча заклятье по второму разу. Дочитала — выдохнула — начала читать в третий.
Глаз она не открывала, но из-под прикрытых век почувствовала, что в комнатке кто-то появился. Кто-то ходит здесь, смотрит на нее, протягивает к ее лицу руку.
В ноздри ударил тошнотворный запах пропавшего мяса. Тень скользнула по лицу.
Надя сбилась, начала читать заново, шепотом, едва шевеля губами. Запах усилился, стало мерзко, тошно, желудок взбунтовался.
И тут что-то пронзительно холодное дотронулось до Надиной щеки.
— О, господи! Господи, господи, господи! — она едва не взвизгнула, едва не бросила плошку и не упала.
Глаза закрыты, и только дьявол знает, что там сейчас происходит, в комнатке.
Взвыл ветер, обжигая холодом. Что-то скользнуло по ее щеке, словно осторожное прикосновение пальца.
Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Надя выдохнула последнее слово. Три раза! Хватит! Я все сделала!
Ветер взвыл на изломе, болезненно, прощально.
И всё вокруг оборвалось так резко, словно на сцену, где бесновались актеры безумного театра, набросили тёмную шаль.
Надины ноги подкосились, она шлепнулась на табурет, ощущая невероятную тяжесть во всем теле.
Открыла глаза.