Самогонный аппарат больше всего был похож на уснувшего робота из фильмов, или на чудовище, у которого вместо рук стеклянные трубки, а шланги — это дополнительные конечности, которыми можно обвить жертву за шею, сдавить крепко, не давая вздохнуть.
Маша тряхнула головой, безрезультатно пытаясь избавиться от наваждения. Лицо отчима не исчезло, но переместилось куда-то на периферию.
— Хорошо, посмотрим, что тут у нас…
Она обошла аппарат несколько раз, разглядывая клапаны, ручки, колечки, трубки. Споткнулась о вспоротый мешок с сахаром, и из него высыпались на пол рыжие от влаги кубики рафинада. Маша присела на корточки, взяла несколько кубиков в руку. Они были ледяные и рыхлые, почти сразу же начали крошиться.
Наташа внезапно сказала:
— Ты о чём?
Шлеп!
По щекам словно провели холодной мокрой тряпкой. Перехватило дыхание. Маше показалось вдруг, что воздух в метре перед ней исказился, стал плотнее.
Кисло запахло самогоном, и еще чем-то неприятным… чем-то… запах крови, точно. Маша вспомнила, как он просочился в ноздри в школьном туалете. Густой, солоноватый.
— Что это был за звук? — она осторожно повернулась, но никого не увидела. — Не молчи, эй. Ты в курсе?
Шлёп!
Будто кто-то невидимый хлопнул влажными ладонями.
— Не собираюсь я ничего закрывать! — Маша осмотрелась ещё раз. Никого. В блёклом, налитом серостью свете трепетали встревоженные пылинки.
— В смысле? Ты уже всё узнала?
Шлёп!
Где-то совсем рядом. Маша снова неосознанно крутанулась на месте. Знала бы, что так будет, прихватила бы с собой нож…
Холодный ветер лизнул обнажённые плечи и коснулся шеи.
Шлёп!
Воздух задрожал, закачалась лампа под потолком, а вместе с ней закачались тени, принялись извиваться, растягиваться, словно ожившие.
Что-то коснулось Машиной обнаженной ноги. Что-то скользкое и холодное. Маша взвизгнула, прыгнула в сторону двери, забыв о наставлении, но в этот же момент дверь распахнулась сама собой. За ее пределами, увидела Маша, больше не было курятника. Там клубилась чернота, будто густой дым от горящих покрышек — едкий, плотный, почти живой.
Соваться туда не было никакого желания.
Шлёп!
—— Твою мать! Что мне делать-то? Отвечай! Живее! — Маша почувствовала, как подступает паника — опасная штука, от неё надо избавляться как можно быстрее.
Наташин визг отозвался болью в ушах и висках.
— Кто? Кто не уйдет?! Что происходит?
Лампа летала из стороны в сторону, словно подхваченная ураганным ветром. Со звоном рассыпалось стекло, впуская густой мокрый снег хлопьями, и это всё закружилось в воздухе. По комнате заиграли крохотные пятнышки света. Миниатюрный смерч из осколков и снега. Представить страшно, что будет с человеком, если он окажется в эпицентре.
Шлёп!
Маша глубоко вздохнула. Жаль, нет ножа. Закрыла глаза.
Она видела комнату даже с закрытыми глазами, но все здесь выглядело …
Шлёп!
Это были не хлопки ладоней, о, нет! Звук босых мокрых ног по полу, вот что это такое! Вернее, не мокрых, а…
С Цыгана слезала кожа. Как будто сначала он надел на себя что-то вроде кожуры от вареного лука — прозрачное, скользкое и наверняка липкое — а затем оно начало с него сползать. Прозрачные влажные лохмотья свисали с щек, из-под глаз, с кончика носа и с подбородка. Большие водяные пузыри набухли на шее и на груди. Цыган был полностью обнажен, и Маша увидела россыпь мелких прозрачных волдырей на животе, и ниже живота… на волосатых ногах… стопы были сплошь покрыты сочащейся сукровицей. Когда Цыган делал нетвердый шаг — шлёп! — на полу оставались влажные следы, вперемешку с ошметками мертвой влажной кожи.
На кончике его носа звонко лопнул волдырь, желтоватая жижа закапала на пол. Маша почувствовала, что её сейчас стошнит.