Столько лет, говорю, все искали, дыру перерыли, но не нашли. Я и сам не раз в дыре бывал, много чего видел, но Комнату счастья – нет. Ригель ухмыльнулся: «Малыш, ты ошибаешься – есть она, это доказано. Слон ее нашел, да только нам рассказать не успел. Может, он тебе что-нибудь прошептал? Или хотя бы намекнул?»
– Нет, – отвечаю, – не успел.
– Ладно, жаль, – говорит Ригель, – хотя очень странно. Сделаем так: ты у нас поживи пока, может, что и вспомнишь…
В общем, продержали они меня три дня, несколько раз Ригель приходил, расспрашивал, но ничего не добился. Я твердо стоял на своем: ничего не знаю. Наконец кураторы от меня отстали. А поскольку я тогда был несовершеннолетний, и близких родственников у меня не осталось (тетка уже умерла), то определили в социальный приют, где я и провел полтора года. Затем, в 16 лет, перевели в училище под Конгехорсом – для трудных подростков. Конечно, это была не тюрьма, но близко к тому: за территорию не выйдешь, лишнего слова не скажешь. Однако имелись и свои плюсы: я получил кое-какое образование и даже специальность.
Два года потом я жил в Бреслау – работал на автомобильном заводе. А позавчера, взяв отпуск, вернулся в свой родной город – отдохнуть, побродить, повспоминать. И вот я тут.
Кстати, кураторы отдали мне куртку Слона. Когда я уже выходил из Института, один из охранников протянул сверток. Разворачиваю – а там куртка учителя. Мне сказали, что это по приказу директора, типа, за помощь. С тех пор я ее и ношу. И сейчас она на мне, родная.
Глава вторая
Ноги сами несли меня по знакомым улицам, вот центр города и старинная Рыночная площадь. На ее углу все еще находилась знакомая пивная – «У Толстого Ганса».
За годы моего отсутствия Ганс еще больше потолстел – его округлая фигура едва помещалась за прилавком, но маленькие, заплывшие глазки смотрели по-прежнему хитро и подозрительно. Я заказал кружку светлого мэйнского – проводники по традиции пьют только его. Ганс налил полный бокал и прищурился – видно, пытался вспомнить, где раньше меня видел.
– Слушай, парень, – наконец изрек он, – ты, случаем, не из наших? Что-то мне твоя физиономия уж очень знакомая. Да и на туриста ты не больно-то похож…
– Ага, – кивнул я, – из тутошних. Только давненько не был дома, целых семь лет…
– Малыш! – выдохнул Ганс и радостно заулыбался. – Здорово, чертяга, рад тебя видеть! Ну, рассказывай, где был, что делал?
– Рассказывать особенно нечего, – пожал я плечами, – после смерти Слона жил в приюте, потом в училище. А теперь работаю в Бреслау, электриком на автомобильном заводе.
– Да-да, – закивал Ганс, – Слон… После его гибели много разных слухов ходило: что Комнату счастья он якобы нашел, но ни с кем делиться не захотел. За что его кураторы и убили… А ты от них сбежал и за границу подался. Получается, что враки это, ты почти рядом жил. Ну, и как оно там, в приюте?
– По-всякому, – махнул я рукой, – но в основном фигово. Скажи лучше, кто из наших здесь остался?
– Да почти никого, – подумав, ответил Ганс, – времена, Малыш, сильно изменились. Теперь у нас всем заправляют китайцы – взяли дыру под свой контроль и заставляют отдавать товар за полцены. И с кураторами они договорились… В общем, трудно мы живем, паршиво.
– Неужели никто не возмущается? – удивился я. – Отдавать товар за полцены? Это же чистый грабеж!
– Были такие, кто отказался под китайцев лечь, – кивнул Ганс, – только с ними быстро разобрались. И довольно жестко. А после того как Хачика убили и Серого покалечили, все сразу и замолчали. Своя рубашка, знаешь ли, ближе к телу.
– А что с Серым?
– Ты загляни в богадельню, – посоветовал Ганс, – он теперь там живет, в коляске сидит и слюни пускает, ни говорить, ни двигаться не может. И всю память у него отшибло…
– Понятно, а Хмырь?
– Он хитрей всех оказался – сразу к китаёзам перебежал, а те ему разрешили таскать потихоньку товар и сбывать заезжим туристам. Вроде как свой маленький бизнес…
– Ясно, – кивнул я.
– Да ничего тебе не ясно! – взорвался толстяк. – Здесь уже все по-другому! И ты, Малыш, если хочешь жить, будь очень осторожен. Я тебе, как другу, говорю – с китайцами не ссорься. Очень мне не хочется видеть тебя в инвалидном кресле, пускающим слюни. Кстати, ты зачем вообще сюда вернулся? У тебя же здесь никого нет…
– Да так, потянуло в родные места, захотелось вспомнить детство, побродить…
– Ну-ну, поброди, – хмыкнул Ганс, – только близко к дыре не подходи. Без разрешения китаёзов тебя за «колючку» не пустят – пристрелят, как миленького.
– Даже так?
– Да, – подтвердил Ганс, – вся охрана у них на содержании. Кого скажут, того и пускают, а остальных отстреливают – чтобы зря не лезли и товар не выносили. А то уж больно много желающих развелось денег срубить, особенно после того, как Перец свою «мочилку» нашел.
– Знаю, слышал, – кивнул я, – отличная штука, любого вырубает за сто метров. Сейчас они у всех полицейских имеются, на вооружении…