Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Хлынули письма от поклонников и критиков, требовавших немедленного и исчерпывающего ответа и на существенные, и на банальные, и на совершенно неприличные вопросы. Уорни, словно галантный средневековый рыцарь, поспешил на помощь брату. С 1943 года он двумя пальцами на своей видавшей виды машинке Royal отстукивал ответы на разбухавшую корреспонденцию брата, зачастую не консультируясь с Льюисом о содержании писем. Позднее он подсчитал, что отпечатал двенадцать тысяч ответов. Уорни также изобрел хитроумную технику, чтобы избавляться от растущего числа много о себе понимающих людей, которым непременно требовалось поговорить лично с Льюисом по его домашнему телефону[535]. Согласно воспоминаниям Толкина, метод Уорни заключался в том, чтобы «снять трубку и произнести: „Канализация Оксфорда, отдел утилизации“ и повторять эту фразу, пока на том конце не повесят трубку». Однако растущая слава Льюиса за океаном имела и другие последствия, которые Уорни весьма одобрял: продуктовые посылки с давно забытыми деликатесами прибывали теперь регулярно от растущей армии богатых американских доброжелателей.

Факты указывают, что в ту пору тексты Льюиса находили отклик у многих американских христиан, как имеющих сан, так и мирян, что отражало изменившуюся культурную ситуацию в стране. Экономические кошмары 1920-х и 1930-х годов были позади, но поскольку в декабре 1941 года США вступили во Вторую мировую войну, вновь пробудился интерес к фундаментальным вопросам, вновь заговорили о Боге. Оживились религиозные издания, и на самом пике этой открытости религиозным вопросам зазвучал новый голос — голос авторитетный, убедительный и, главное, способный ответить на те вопросы, которые возникали у рядовых верующих.

Мощный апологетический тон творений Льюиса с радостью восприняли те, кому приходилось работать с паствой, терзаемой мучительными вопросами, которые подняла война, то есть в первую очередь университетские капелланы. Хотя академические богословы Америки не слишком высоко оценили размышления Льюиса, тем не менее факты указывают, что в целом они приветствовали тот новый уровень вовлеченности в религиозные вопросы, который он предложил читателю. Он давал предварительные ответы, наталкивавшие на дальнейшее обсуждение в семинариях и университетах.

Но некоторых ученых мужей популярность Льюиса раздражала. Особенно задела иных профессиональных богословов та фраза в Time, где высказывалось предположение, будто «человек, способный рассуждать на богословские темы, не делая при этом мрачное лицо и не наводя на всех тоску, — именно то, о чем мечтали многие в измученной войной Британии». Кто поразумнее, те промолчали, ожидая, пока волна сама схлынет; кто поглупее, те ринулись в богословскую схватку, лишь увеличив тем самым и известность Льюиса, и его популярность.

Одна из таких антильюисовских инвектив вышла из-под пера малоизвестного богослова — члена американской епископальной церкви Нормана Питтенгера (1905–1997). Возмутившись тем, как Time непрофессионально проглядел его собственные куда более основательные притязания на роль главного христианского апологета англоязычного мира, этот Питтенгер объявил Льюиса легковесом в области богословия, а также еретиком, позором для того рода интеллигентского христианства, представителем которого он себя столь громогласно позиционировал. Америка даже не заметила этой попытки саморекламы и продолжала читать Льюиса.

Итак, к лету 1945 года, на исходе Второй мировой войны, Льюис мог считаться знаменитостью. Если бы нехитрая жизненная философия, навязываемая современной культурой «популярности», была верна, Льюис к тому моменту сделался бы вполне счастливым и удовлетворенным жизнью человеком. Но жизнь Льюиса в следующие девять лет — совсем другая история. Слава повысила его статус, но в первую очередь сделала его самой очевидной мишенью для тех, кому не угодили его религиозные убеждения. К тому же многие коллеги по университету решили, что славу он себе обеспечил, продавшись популярной культуре. Обменял академическое первородство на чечевичную похлебку популярности. И хотя Льюис вроде бы не заметил, как произошел этот сдвиг, начиналась пора отвержения, несчастий, борьбы.

Темная сторона славы

8 мая 1945 года в Европе закончилась Вторая мировая война. Толкин почувствовал, как начала улучшаться жизнь. В «Птичке» (речь идет о пабе «Орел и ребенок») «славно поубавилось народу», пиво «стало лучше», а хозяин «лучился приветливыми улыбками». Встречи по вторникам вновь были «пиршеством разума и диалогом душ»[536]. Первое собрание инклингов после войны было назначено на вторник 15 мая в пабе «Орел и ребенок».

Чарльзу Уильямсу не суждено было участвовать в этой встрече. Неделей ранее он заболел и теперь лежал в больнице Рэдклифф, всего в нескольких шагах к северу от паба. Льюис решил зайти к Уильямсу по пути на первое послевоенное собрание инклингов. Ничто не подготовило его к страшному потрясению: добравшись до больницы, он услышал, что Уильямс только что умер.