— Ну, что вы! Как можно? Пусть меж нами все это время было не все гладко, но после того, что мы пережили вместе, я смею надеяться, что мы, хоть и не стали друзьями, но уж боевыми товарищами — это точно. Я никогда не посмел бы вам угрожать.
— М-да? Тогда что значат ваши слова о моей скорой смерти?
— О вашей? Нет, нет, вы меня не так поняли, речь идет о разрушении города и смерти всех его горожан, а так как, я уверен, вы не останетесь в стороне, то погибните и вы, поэтому прощаюсь, пока есть такая возможность.
Я мило улыбнулся и еще раз помахал ручкой.
Вандэнбрук еще больше потемнел лицом и, судя по позе уже никуда уходить не собирался:
— Рассказывай.
— Простите, что рассказывать?
— Не делай такое придурковатое лицо, меня им не проведешь, рассказывай.
Я, для виду, немного помялся, еще раз перечитывая Пофигское послание. В первых строках не было ничего интересного, там говорилось о том, что мы выполнили задание:
А вот дальше шло поинтересней:
Когда мы успели выполнить первых семь заданий, я так и не понял. Может пока я переваривался в нутре червя, комрады постарались? Впрочем, не важно, главным было последовавшее вслед за этим истеричное послание Пофига, настоятельно рекомендовавшего мне срочно выбираться из тюряги и являться пред его ясные очи. Вернее, пред ясные очи пузатого коротыша — правителя местной Хоббитании. Я даже посмеялся над ним, предположив, что Пофиг боится, что половинчик затопчет его своими грязными волосатыми ступнями, в ответ на что получил только серию маловразумительных истеричных воплей и еще одну настоятельную рекомендацию, незамедлительно предстать пред ним як конь перед травой.
Явлюсь, явлюсь, куда я денусь? Вот только почему я должен делать это просто так? Пусть местное начальство хоть как-то посодействует нашему благородному порыву. Поэтому...
— А что тут объяснять? — Все-таки ответил я, — мне назначил встречу правитель половинчиков, а так как вы вероломно меня пленили и, ни за что ни про что, заточили в свои сырые казематы, то он сам явится сюда, и по своей привычке снесет все что стоит на его пути.
— Мы заточили, — взвился Вандэнбрук, — да ты сам налакался до невменяемого состояния и завалился к нам с просьбой заточить в тюрягу!
— Я, законопослушный гражданин, и как только смог, явился чтобы отсидеть назначенный вами же тюремный срок. Но вы бы могли понять, что свершили чудовищную ошибку, за незначительную оплошность, можно сказать, ни за что ни про что, впаяли срок уважаемому барону, и отменив его, не идти на поводу у подвыпившего человека, а просто, в сопровождении почётной стражи, сопроводить его до дома. Но нет, ваша неуёмная злоба, и скрытая зависть к моей блистательной особе, заставила свершиться этому неблаговидному поступку, так кто ж теперь виноват? Спасибо за все и прощайте.
— Что ты несешь, убогий?! Какая зависть и злоба?
М-да... довели мы человека, а ведь раньше были у него железные нервы, за последние годы совсем его до ручки довели...
— Я считаю выше своего достоинства, спорить с вами по всяким пустякам, но советую, не тратить здесь свое время и начать эвакуацию города, может вы еще успеете хоть кого-то спасти, если не всех, то хоть свою молодую жену.
Я похлопал застывшего управляющего по плечу и с видом оскорбленного достоинства отвернулся к стенке.
Сзади раздалось яростное пыхтение:
— Да вали отсюда, никто тебя здесь не держит!