Кое-как доведя мысль до нелогического конца, я вприпрыжку рванул к свету, счастью и приключениям. Далеко я не убежал: рок в виде домашнего сумрака, несчастного брака и домашней рутины настиг меня. Из дверного проема появилась пухлая рука, загребла к себе, чувствительно припечатав спиной к стене. Затем меня прижала туда же объемная фигура страстной воздыхательницы. И на меня полился поток слов. Смысла я их разобрать не мог, борясь хотя бы за один глоток воздуха. Когда силы на энергичные движения закончились, я прикорнул, уютно пристроив голову на подушках восьмого размера. Но минут через пятнадцать в измученный кислородной голодовкой мозг, стал доходить смысл льющегося на меня монолога.
Суть его сводилась к следующему: к огромному огорчению и, не смотря на то, что я довольно симпатичный, она не может быть со мной. Так как ее сердце, ну и все остальное, отныне принадлежит другому.
Дошедшие до меня слова, так меня возрадовали, что это предало мне сил на то, что бы проблеять что-то скорбно утешительное, типа того, что сердце мое разбито, но я никогда не встану между ней и моим другом. Будьте счастливы, а я в скорби удаляюсь. Можно? Пожалуйста?
Давление на мою грудную клетку исчезло, и я рухнул на пол. Дама, смахнув набежавшую слезу, скрылась за дверью, а я ползком рванул к свету, счастью и приключениям. Хорошая все-таки женщина, надо хоть имя ее узнать. И свечку за здравие в церкви поставить. Господи, береги Каляна!
Эта небольшая задержка выбила меня из графика и я, плюнув на все второстепенное, рванул по магазинам. Как и говорил Майор, у восточных ворот, в наименее пострадавшей части города, открылись первые магазины. В один из таких я и завалился.
– Месье, вы прекрасны, прекрасны!
Это продавец магазина одежды. До тошноты угодливый лизоблюд. Не разгибая спины, кружится вокруг меня, награждая непонятными титулами, осыпая сомнительными комплементами и поднося один комплект одежды за другим. А одежда… Все пестрое, непонятного, но смутно знакомого покроя.
– Скажите, э, уважаемый, откуда одежка?
– Из восточного герцогства, прямые поставки от лучших, самых модных модельеров. Только самый качественный товар.
Понятно. Шаха – извращенца мы завалили, но дело его живет. Это как в Италии было, пока выходцы из Африки ее не завоевали. Геи-модельеры шили одежду для геев – покупателей…
– А для плебеев, у вас что-нибудь есть?
– Простите?
– Для нас. Для рабоче-крестьянского класса, – я гордо показал на серп и молот, золотом горящих на моих труселях, – в общем, Руссо-туристо, облико марале, ферштейн?
Время десять ноль, ноль. Майор выкинул меня на берегу, где уже давно маялся от безделья Пофиг, и полетел отдавать венок, группе, что встречала единорога на этом берегу. Я переживал за этих людей, но не очень. Ведь там были только старейшины города, а они не во вкусе кровожадной лошадки.
– Во! – Я крутанулся вокруг себя, – как тебе мои обновки?
– Ты что, военный склад вторсырья ограбил?
Почти. Я хотел рассказать, что меня вовсе не выгнали с позором из модного бутика, а просто я гордо сам оттуда ушел. После чего мне пришлось отовариться у старшины-завхоза, втихую приторговывающего списанным бельишком на рынке, но Пофиг меня перебил.
– Хотя мне пофиг, где ты взял этот камуфляжный, охотничий костюм. Снимай его, пора делом заняться.
– Эх, Пофиг, нет в тебе романтики. Ни цветов не подарил, ни на ужин не сводил. Сразу раздевайся и за дело. Трудно тебе с женщинами будет.
– Ничего, как говорит Калян, – Пофиг изменил голос, подражая пьяному Каляну, – «Чем больше девушку мы меньше, тем меньше больше мы ее»! Не знаю, что это значит, но с девушками у него проблем нет. Вон, говорят и у тебя одну отбил.
При упоминании об этом, я ещё раз возблагодарил небеса, не забыв еще раз напомнить себе, поставить свечку за Калянское здоровье.
– Ладно, в одном, ты, прав.
Я опять разоблачился, пробуя пальцем ноги речную воду.
– Нам действительно пора.
Локация будущей битвы.