– Тогда встречный вопрос. Вы своих предков помните? И до какого колена?
– Бабок обеих, деда одного, прадеда одного,- стал считать Гунько.- Всё, вроде.
– Не густо,- констатировал Левко.
– Я же из простых. Это князья и графы родословную вели.
– Стало быть, вы из рабоче-крестьян?
– Почти. Одна пара, бабка и дед – крестьяне. Одна бабка из мещан. Прадед, точно знаю, печник был хороший, столяр.
– Определим в ремесленники.
– Можно, пожалуй.
– О прошлом своего рода вы знаете не много. Допустим, я нахожу мать и отца. Предположим, что мать, потому что проще, ибо искать отца сложнее. Мать могла и не знать, кто был отцом, это я из худшего варианта исхожу.
– Согласен.
– Она мне назовёт тоже свою мать, в лучшем случае, в худшем – она сама детдомовка, как её блудный сын, то есть я. Всё, на этом цепочка рода в глубь прервётся.
– Логично.
– Берём крайний лучший вариант, в который я не верю. Я потерялся, причину не называем. Знаете, как бывает: оставила в коляске, зашла в магазин, вышла, а уж нет ребёнка, барыги унесли, за банку вина продали побирушке, та ходила, носила, а потом сдала в приют, когда подрос.
– Это запросто.
– Припустим, меня украли из хорошей семьи, прекрасной, интеллигентной и так далее. Все в слезах и соплях от моей пропажи, одним словом, горе.
– Смеёшься надо мной, стариком?
– Ну, что вы! Играю роль. Вы же сами просили.
– Понял, сразу не смекнул.
– Вот я их нахожу. Маму, папу. По годам живы бабушки и дедушки, и даже, возможно, пра-, прародственники.
– Видимо, так.
– Они меня тискают, обнимают, ласкают: сладкий ты наш, родненький, где же ты скитался, на конфетку, птенчик ты ненаглядный. А я им? Ну, они люди интеллигентные ведь. Так вот я им: мамаши, папаши, слёз не лейте – не достоин. Где и что, не могу сказать, если будете настаивать – расскажу, но предупреждаю: приготовьте валидол, хотя они уже при нём. Или он при них. Наивные люди, сказывай, говорят, мы на всё готовы, всё примем. Счастье-то какое, говори. А я им перечисляю, что знаю, что умею, чем владею. Они с широко раскрытыми ртами, с глазами навыкате с интересом и вниманием слушают. Я, как пионер, навытяжку, то бишь по стойке смирно, и им всё докладаю. В конце рассказа достаю два пистолета, кладу на стол и под их неясные взгляды: "это что?", добавляю: мафиозо я, убивец, на мне столько-то душ загубленных висит.
Все дружно захохотали. Даже задремавший Сашка улыбнулся. Гунько остался невозмутим.
– Ну о том, что ты убивал кого-то, можно не говорить.
– Можно,- согласился Левко.- Хотя для полной ясности надо. Готов с вами пойти на компромисс, о таком, действительно, лучше помолчать, во имя их же блага. Зачем я им, понятно, не обсуждаем. Родители всё-таки.
– Да. Это грамотно сказано.
– Теперь второй: зачем мне они?
– Обмыслим,- предложил Гунько.
– Готов. Толкайте идеи. Мне не видно.
– Материнское тепло и ласка,- стал забрасывать крючок Гунько.
– Наверное, его не хватало. Был, так сказать, лишён. Но ведь всё надо вовремя. А если тебя угораздило до восьмидесяти мать не найти, тогда что?
– Снимаю. Твёрдая отцовская рука?
– Вон,- Левко кивнул в Сашкину сторону.- Куда твёрже?
– Тоже снимаю. Семья?
– В общем, имеете в виду?
– Да.
– В этом отношении я не обижен. Санька – брат, Жух – брат и ещё много братьев: и старших, и младших. С сестрёнками не повезло, ну что делать. Маленький минус есть.
– Тогда уж и не знаю, что брать,- Гунько задумался.
– Вот всегда так,- Левко сделал обиженное лицо,- в этой стране, что ни начнут делать, как дальше – не знают. Заранее не готовятся, всё на авось хотят прорваться.
– Попал. Один ноль в твою. Но всё равно надо знать корни свои обязательно.
– Я – легенда,- вдруг произнёс Левко.
– Это как?
– Рема и Ромула вскормила волчица и воспитал пастух, что не помешало Ромулу стать царём и основать Рим.
– А отец твой, бог войны Марс,- подколол Гунько.
– Отец Создатель у нас всех один,- парировал Левко.
– Ну да, Господь.
– Сперматозоид!- произнёс Левко, все опять пустились хохотать.- Ни во времени, ни в пространстве мы не ограничены, вечная тема.
– Значит, ты из детдома?
– Хотите концы найти?
– В нашей стране каждый год пропадают младенцы, никто найти потом не может, а твой случай за давностью лет раскопать совсем не представляется возможным.
– Про детдом я вставил от себя. Меня Сашка у какой-то пьяной бабы на вокзале отобрал.
– Милостыню собирала?
– Да, есть такой вид промысла. Ходят и всем плачутся: "Мы погорельцы-беженцы из…",- сейчас этих "из" вон сколько – "…дайте на пропитание".
– Ты не жалеешь, что попал к ним?
– А вы как думаете?
– Мой вопрос первый.
– Хорошо, отвечаю: нет.
– Расшифруй?
– Не отними он меня, я бы, наверное, давно сдох, а нет, так по спецприемникам меня бы мотало. Дальше: лагерь, туберкулёз и могила.
– Логично. Ну, а предложит тебе кто-то лучшую долю, чем в тайге сидеть, что делать будешь?
– Размыто вы как-то формулируете. Конкретней надо.
– Спокойную, нормальную жизнь,-определил Гунько.
– На это у всех свой критерий. Один без санузла не может и модных брюк, а другому хорошо голым и в шалашике из пальмовых листьев.
– Вещизм тебя не прельщает?