Клан - моё государство

– Патон сказал, что вертушка необычная,- Сашка потёр ладони.

– Да. Видно, новое что-то. Гроб огромный. Человек на сорок, не меньше, и тонн на шесть полезного груза. Пока не выяснили, но какой-то новый "МИ". Маркера не было на нём. И раскрас не аэрофлотский. Армейский камуфляж. С разводами. Но махина ого-го,- мужик развёл руками, охватывая всё пространство вокруг.

Итак, Сашку списали в грузовики. Временно, но справедливо. Он это понимал. Пользуясь правом, он заявил на свой земельный надел замену, положив плату и процент с дела. Это было необходимо, потому что придётся торчать в пешеходке, а за участком нужен присмотр и присутствие доверенного человека, если разработка не будет закрыта. Охотников было много, однако, право выбора совет оставил за собой. Жребий выпал Кузьме, и Сане было поручено всё передать ему. Кузьма был добытчиком, и получение в трехлетнюю аренду Сашкиной земли было для него повышением. Право Сашкиного голоса в совете на год досталось прибывшему из-за кордона с обучения стрелку по имени Сергей. Шесть лет, после службы в десантных войсках, он проходил специальную подготовку в Китае, пройдя все три уровня школы, и был на нормальном языке не просто стрелок, а офицер, чином высоким, ему сразу и поручили сектор, где произошли события. Теперь он формировал бригаду добровольцев из стрелков для организации полнокровной охраны. Желающих было больше, чем хотелось бы. Стрелки, верные клятве лиги "глаз за глаз" и предчувствуя на следующий год войну, живя риском, желанием крови за Кана, без раздумий подавали заявки.

Кан был символом, частью веры, которую отняли. Он олицетворял собой дело, тяжёлое и горькое порой, но общее для всех. Своим поведением и отношением к делу, бесстрашием и верностью, Кан снискал уважение всех, он был совестью и честью клана, он был лицом сложившейся общности таких разных людей. За него, его память готовы были сложить головы все без исключения.

Один из стрелков, уносивших Кана, передал Сане его медальон-капсулу. В ней, на чёрной шёлковой полоске белыми нитками были вышиты несколько иероглифов, звучавших так: "В чести рождённый да не убоится порока". На пожелтевшем клочке вощеной бумаги – символический знак-ключ, тайну которого Сашка знал. Ключ этот давал изначально заданную схему к тайнописи, которой писал Кан, без этого ключа расшифровать записи было невозможно. Так Сашка получил наследство. Может быть, более дорогое, чем деньги и слава, во сто крат более драгоценное, чем власть. Он получил частицу великой тайны, которая называется информацией. Составляла она пять книг в кожаных переплетах, написанных от руки, причём четыре – кем-то в далёком прошлом. Пятая была написана Каном лишь на одну шестую. Писать же он её закончил четыре года назад. Всего Кану на момент смерти было пятьдесят три года. Кем он был в прежней, до прихода в "семью", жизни, не знал никто.

Говорили, что он был монахом в Тибете, но поссорился чуть ли не с самим далай-ламой по вопросам религии, за что был изгнан из монастыря. Другие считали его монахом-разведчиком очень высокого уровня, потому что много он всего знал обо всём и многое умел сам – порой вне человеческих возможностей. Иные видели в нём представителя той части "семьи", которая осела когда-то давно в Китае. Одно было несомненно. Он появился сам, в одиночку, преодолев границу, хорошо владел русским и диалектом, на котором говорила "семья", дал жесткую клятву верности, которую сдержал до конца.

Сашка был рад тому, что его списали в транспортную западную сеть. Хоть это была тяжёлая и опасная работа, но она проходила в основном в весенний, летний и частично осенний период. Зимой он был свободен, а это оставляло уйму времени на учёбу. Этим он дорожил особо. Теперь, как он размышлял, будет время прочесть книги Кана и многие из тех, что наметил, но до которых не дошли руки. Вот так смерть учителя одарила его наследством, которого он не ждал, и временем, которого тоже не чаял выискать в ближайшей перспективе своего бытия на промысле, где надо было пахать и где, честно говоря, было не до книг.

ЧАСТЬ 3 Глава 1

Под рождество Сашка возвратился в посёлок.

Пришёл, чтобы поздравить Ксению и Бояна, повидать родню и, сделав необходимые дела, осесть в пятидесяти километрах от посёлка на зимовье до весны, когда придётся впрягаться в тяжёлую физическую лямку тропника-грузовика.

В посёлке было тихо. Дым из печных труб поднимался вертикальными столбами в небо. Установилась безмолвная зимняя стужа, сковывавшая всё живое. Сашка пришёл домой, взял из рук матери чистое бельё и, накинув тулупчик, прошмыгнул в баню. Была суббота, и мужская половина отмывалась. В бане парились отец и два брата, Владимир и Павел. Раздевшись, Сашка, чтобы согреться немного, сел на лавку возле парилки. Батя мылся, а братья хлестались в парной, повизгивая от удовольствия, изредка бранясь.

– Володь!- обратился Сашка к выскочившему из парной Владимиру, – попарь!

– Ты, что ль, Саня?

– Ага.

– Счас. Остыну чуть. Ты иди, нагрейся малость.