– Тысячу раз прав. Не корми нас ерундой. Едено. Сашунька, ты о чём в Тибете со старцем одним гутарил, помнишь? В Хотте?- обратился отец к Сашке.
– Помню.
– Давай, поведай,- попросил отец.
– Бать. Да мало ли чего монах расскажет,- Павел замотал своей гривой, – мальцу.
– Не монах. И в монастыре не состоявший, а то, что при общине живёт, так это не запрещено. Он всё знает. Других таких нет. Ему уж годов под двести,- отец кивнул Сашке, подмигивая.
– Это-то, батя, ты загнул,- вступил в разговор Владимир, он, как и Сашка, в споре участия не принимал, слушал.- Видел я его тоже. Возраст огромный, но не двести.
– Хватанул. Беру обратно,- заулыбался отец,- но за сто с гаком, ручаюсь.
– Ныне уж, коль жив ещё, сто тридцать шесть будет,- сказал Сашка. Он был рад, что батя втянул его в спор, хотелось с Павлом потявкаться.
– Да он уж не помнит, наверное, когда и где родился,- выразил сомнение в памяти старика Павел.
– Помнит, помнит. Многие сомневались в этом. Проверяли не раз. Подтвердилось полностью. Сашунька, ты шельма. И откуда в тебе память такая, а? Старец этот в год смерти Александра Сергеевича Пушкина родился, я счел и вспомнил. Ну, шельма!- отец ласково потрепал Сашку по голове,- говори.
– А что говорить?- заупрямился Сашка.
– Ты же с ним о больших материях судачил, всё про общество выспрашивал,- батя опять подмигнул. Ему явно надоело спорить с Павлом, поэтому он перекладывал спор на Сашку. Ибо доказывать что-либо ослу – напраслина; ведя с Павлом бессмысленную дискуссию, он устал.
– Спросил я его про общественные формации,- начал Сашка свой рассказ.
– Во? Видал. Слова какие знает,- подначил Павла отец.
– Ну, ну. Он что?- наворачивая кусок мяса, хохотнул Павел.
– Не нукай. Не впряг. Счас так утру, уши свои сжуёшь,- Сашка тоже умел подмять.- Он и говорит: "Сколько тебе лет?" Я ему назвал. Он: "Сколько через двадцать будет?" Я прибавляю, отвечаю. Он: "Счёт, вижу, знаешь". Ясное дело, знаю. Он: "А зачем?" Время ведь. Он: "А память твоя, что есть?" Информация о моём прошлом. Он: "Времени?" Да, времени, так выходит. Он: "Где это у тебя сидит?" В голове. Он: "Умрёшь, где будет?" Нигде. Испарится. Он: "Молодец. Память, что, у каждого своя?" Да. Он: "Можно твою, мою, и всех людей память в одну связать? Обобщить?" Нет. Нельзя. Он: "Умница. Вот ты и ответил на свой вопрос".
– Мудрейший старик,- констатировал отец.
– Так-то оно так,- дожевывая, сказал Павел,- только суть отсутствует.
– Дальше – проще,- тут Сашка улыбнулся, подмигивая отцу,- я ему: поясните мол, почтеннейший. А он двинул: "Вот, сынок, что выходит. Познаём мы окружающий нас мир во времени. Реальном для каждого из нас. В мире разумной материи это важно. Ибо в науке познания её, чтобы дальше продвинуться, нужны ученики. Умер учитель, есть книги, по которым выучатся способные и продолжат начатое кем-то. Лучше, когда есть школа. Для одного человека не хватит времени на этот путь. И для группы, живущей в одно время, если их объединить, тоже задача непосильная, будь они лучшие в мире разумники. Кто-то наметил теорию, кто-то её проверит потом. Лучше не на практике. Ибо отношения между людьми, группами людей, в книге описать можно как факт в историческом прошлом. Вносить в книгу своё видение фактов – философия. А одни и те же факты каждый видит своей собственной памятью, присущей только ему, а научить всех одинаково помнить и думать – есть идея извечная. Сделать же так нельзя. Это чуждо природе. Человеческой. Людской. Мы все разные. Даже близнецы и те разные в душах своих, хоть у них много общего. Значит, желание тех, кто пишет об одной идее для всех людей, неосуществимо, даже если ты хорошо и грамотно всё изложил на бумаге, ведь каждый, прочитав это, увидит всё в только ему присущем свете. Вот и получается, что философия, мысль одного человека в переложении на всех нас, выеденного яйца не стоит. Тем более об отношениях в людском племени".
– Жуткий старик. Его послушать, так вообще читать не надо,- Павел налил водку себе и Владимиру, минуя стопку отца.
– И об этом я его спросил. Он говорит мне: "Наоборот. Надо читать, но как литературу, чтобы найти свой личный критерий понимания, свою точку опоры и научиться владеть своим разумом, постигая это на примере других, их опыта мышления. Но не более. Не признавая ничего за чистую монету. Возьмёшь? Будет вера. Возьмут несколько. Религия. Или ещё, что хуже, идея". Так мне сказал почтеннейший.
– Вот, Павел,- вставая, молвил отец,- от горшка два вершка, а знает истину. А ты правду общую вздумал мне доказать. Да будь она, ну хоть на йоту, разве ж мы против неё? Ан нет. У каждого своя. И, хоть ты тресни, под общий знаменатель не лезет. Чертовка.
– Курва,- чуть захмелев, брякнул Владимир.
– Цыц,- батя нахмурился,- всё на сегодня. Вижу, переборщили. Айда спать. Завтра к Серёге с утра, дом ладить. Чтоб все, как штык. Черти полосатые.