Человек клана из его окружения, подбросил секретарям ложную информацию о том, что существует портрет Мартина Лютера, написанный десять лет назад неизвестным художником в Баварии.
В это раз Папа решил нанести двойной удар.
Во-первых, он приказал предать меня анафеме и отлучить от Католической Церкви, во-вторых, он требовал любой ценой достать мой портрет.
Я снова видел его ходы заранее.
Мне было смешно быть отлученным от того, к чему я и так не был причислен.
А вот с портретами Папу ждала настоящая бомба.
Я это задумал прямо на том ялике, с борта которого я наблюдал, как погибают моя любимая и мои друзья.
Все два года я скрупулёзно собирал данные о том, кто погиб по папскому прямому указу или был убит с его молчаливого согласия.
Это были аристократы и полководцы, простолюдины. Мужчины и женщины обвиняемые в колдовстве.
Словом, все те, кто по тем или иным причинам попал в немилость Льву Х.
И были уничтожены.
Два года лучшие художники Европы выполняли заказ неизвестного господина Лютера и рисовали посмертные портреты по описаю близких, а иногда с натуры перед погребением.
Эти портреты потекли в Ватикан. Их везли как портреты Мартина Лютера, сына Иоганна, то есть Иоанна.
Мартына Ивановича по-нашему.
Я внутренне улыбался.
Боярин Лютый был доволен.
После получения картин наступило долгое двухнедельное папское молчание.
Мои агенты из клана докладывали, что Папа ни с кем не разговаривал и перестал есть и спать.
Он впал в прострацию и потерял способность управлять своим престолом.
Я поикал в душе то, что называется удовлетворением от мести, но не нашел его там.
Его церковное окружение не на шутку встревожилось. Они уже поняли, что некие люди в черных сутанах с капюшонами появляясь одновременно во всех городах Европы, диктуя свою волю. Они не уловимы. Они безнаказанны. Они хитры и умеют испаряться среди ясного дня.
Неспящие подготовили достойную смену ушедшим братьям. Маэстро постарался.
На это католические чинуши отреагировали так, как я и предвидел.
Они повсеместно запретили носить черные сутаны. Всем католическим монахам, священникам и послушникам.
Я в душе смеялся над этими маразматиками.
Им было не известно слово «флеш-моб». Впрочем, как и слово «цугцванг».
Положение Ватикана ухудшалось с каждым новым действием, вызывая новую, все более мощную волну протестов.
На следующее утро после запрета десятки тысяч горожан вышли в черных сутанах с капюшонами. Они делали это чтобы позлить католическое духовенство и поддержать своего кумира — Мартина Лютера.
По началу их хватали и бросали в объятия инквизиторов, но очень скоро их выпускали.
Выяснялось, что люди не имеют никакого отношения ко мне и моим братьям.
С моей легкой руки в обиход вошло слово «протестантизмо». Меня стали бояться, как огня.
Я очень больно жалил и по-прежнему оставался неуязвим.
На третью неделю, Папские советники стали подозревать, что клан неспящих связан с Мартином Лютером.
Но отправив гвардейцев на бывшие станции, базы и штабы неспящих, они не обнаружили ничего кроме разоренных и заброшенных помещений.
Мне стоило больших трудов уговорить Маэстро отказаться от этого «наследства» и начать строить все с нуля, на других принципах.
И я оказался прав.
Следующий шаг Папы я так же предсказал. Он потребовал от монархов присоединился к моим поискам и поимке. Папа Римский хотел видеть меня мертвого или живого.
Карл V обратился с гневным требованием ко мне. Я должен был подчиниться, прийти и сдаться.
Это было сделано заочно, считалось что я гражданин Саксонии.
Король пообещал за мою голову щедрую награду.
Я сделал паузу, показывая будто бы скрываюсь и ушел на дно.
На несколько недель.
Лев Х уже начал думать, что ему можно расслабиться, но не тут-то было.
Через неделю появились листовки, в которых утверждалось, что Папа и есть нечистый. То есть они и есть сам сатана.
В титуле Папы Римского можно было найти код к цифрам зверя. Викариус филли деи «vikarius filli dei» такие слова сопровождали все документы, подписываемые Папой.
При определенной интерпретации эти три слова становились числом из трех шестерок — 666.
Эта листовка уже возбуждала нездоровый интерес у средних и высших слоев населения Европы. Я снова не забыл окропить весь тираж теми же духами.
Реакция Ватикана была далека от продуманной. Папские защитники обозвали протестантов хулителями веры.
Такое уже происходило в истории, но только «хула на Папу» не приобретала такие массовые масштабы.
Единичных конкурентов или противников можно было уничтожать, обвиняя в поругании веры.
Но на моей стороне была уже добрая треть населения.
Я сделал последний красивый ход.
Я согласился предстать перед Папой, но при условии, что он согласится прилюдно и добровольно вступить со мной в беседу об индульгенциях, его преступлениях и его вероотступничестве.
Нам должны были предоставить равные условия на трибунах Рима.
Сотни черных капюшонов снова прибили мои требования, благоухающими кёльнским одеколоном, к дверям церквей.
Это было вопиющей, неслыханной дерзостью.