Читаем Клан Сопрано полностью

Конечно, эти тонкости имеют смысл, если мы видим чистилище, а не сон. Религиозные сценарии и видения пользуются тем же визуальным рядом; они тоже ставят нас перед моральным выбором и подталкивают к серьезным (часто риторическим) вопросам. Когда по телевидению в Коста-Меса спрашивают: «Грех, болезнь или смерть?», возникает подразумеваемый ответ — желтое распятие. (Перевод: они такие, поэтому так видят себя.)

Для «Клана Сопрано» это не новый подход. В серии «Веселый дом» Тони, получивший пищевое отравление, осознает ядовитую правду о Пусси, но не может переварить ее. Подобным образом едва ли можно считать, что несчастный случай вызвал повреждение поджелудочной железы, которая нейтрализует кислоты, и желчного пузыря, который вырабатывает желчь (он всегда имел проблемы с управлением гневом). Едва ли несчастный случай привел и к риску развития сепсиса, описанного как «инфекция в крови», так как очень многое идет из «крови» семьи, включая болезнь Альцгеймера и склонность к депрессии или насилию (эти «гнилые» гены Сопрано). Также стоит заметить, что хозяин бара, который недолго говорит с Тони-продавцом, упоминает особый тип автомобиля — «инфинити» (то есть бесконечность); бармен шутит: «Здесь вокруг все мертвое», — и произносит «Финнерти» так, что слово звучит как «финити» (то есть конечный, ограниченный). Из всех персонажей, недовольных Финнерти, Чейз выделяет служителей Бога — монахов! — и именно они изливают свой гнев на Финнерти, который поставил им неисправную отопительную систему. У Тони есть два выбора работы: отопительные системы (ад) или точная оптика (ясность зрения, ясный взгляд).

Но подсознание Тони трансформировало все эти символы в бессмысленное, постоянно меняющееся повествование (вот Большой Пусси — это рыба, вот Глория Трилло — это телерепортер, берущий интервью у Аннетт Бенинг, которая является и самой собой, и матерью Финна). А то, что мы видим в Коста-Меса, становится как более прямолинейным, так и более зловещим. Видимо, Тони судят за его ужасные поступки, а кроме того, его подталкивают к осмыслению потери личности, и эти мысли настигают его на кровати в реанимации. Сначала он трансформируется в более безвредную и скромную версию самого себя, затем вынужден стать Финнерти, чтобы получить пищу и кров, а потом доктор в Коста-Меса ему говорит, что скоро он потеряет себя из-за болезни Альцгеймера.

Когда доктор просит его назвать свое имя, Тони/Финнерти горестно говорит: «А какое это имеет значение? Скоро я вообще не буду помнить, кто я».

Это не только медицинский, но еще моральный и духовный кризис. Конечно, причина этих видений в травме (и, возможно, в лекарствах). Однако, кажется, разумнее признать, что сериал, который периодически намекал на существование других планов существования (помните Пусси в зеркале в день похорон Ливии?), здесь дает нам понять, что его авторы верят в то, что невозможно доказать разумом.

Стилистический противовес сценам в Коста-Меса — то, что происходит в реальности. Кармела ходит без макияжа. Сильвио, временно исполняющий обязанности босса, ведет бизнес из холла в госпитале (разбирается с проблемами из-за самоубийства Юджина Понтекорво[358] и попытками капитанов заполнить образовавшийся вакуум). Эй Джей называет отца полным именем и говорит об убийстве Джуниора[359], Медоу проявляет больше твердости, чем обычно, вступая в спор с властным хирургом Тони Доктором Плеплером (Рон Либман), а еще брат с сестрой ведут резкую беседу о том, в какой ужасной ситуации оказались и они сами, и семья в целом. Здесь «Клан Сопрано» показывает все без прикрас: у каждого из персонажей есть открытая рана, как та, что осталась в животе Тони после операции.

Все это приводит к двум вызывающим изумление действиям со стороны Эди Фалько. Первый момент: Кармела изучает последние записи докторов и начинает рыдать в коридоре госпиталя так отчаянно, как она это делала раньше (за исключением серии «Белые кепки»[360]). Второй: она включает Тони песню Тома Петти «Американская девчонка» (American Girl), так как для нее она связана с памятным путешествием в начале их отношений. Кармела надеется, что знакомая мелодия поможет ей достучаться до мужа, где бы он ни находился. На протяжении трех с половиной минут (во время монолога, в котором рассчитаны все подъемы и падения, а крещендо соответствуют исполнению Петти и группы Heartbreakers) она думает о путешествии и о том, какими беззаботными были те далекие дни, о страсти, которую они испытывали друг к другу, и сожалеет, что сказала (в пилотной серии), что Тони отправится в ад.

«Ужасно, что я это сказала, — признается она. — Это грех, и я за него еще отвечу. Ты хороший отец. Ты заботишься о своих друзьях. Да, ты бываешь с нами груб. Наши сердца ожесточились друг против друга. Я не знаю, почему. Но ты не пойдешь в ад. Ты вернешься к нам. Я люблю тебя».

Перейти на страницу:

Все книги серии Киноstory

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение