Читаем Клан Сопрано полностью

Отвратительность Ливии (или ее умственная недостаточность, если вы чувствуете к ней симпатию) не исчезает и после ее смерти. Как Кармела говорит позже, она знала, кем была, и потому все время требовала не устраивать ей похорон: она понимала, что на них никто не придет, но ее дети «проигнорировали ее волю». Ответственность за это решение лежит в основном на Дженис, а осуществляют его владелец похоронного бюро Коццарелли (Ральф Лукарелли; в его речи содержится прямая ссылка на фильм «Крестный отец»[167]) и Тони, который чувствует себя плохо оттого, что не убит горем, и, как всегда, заглаживает вину деньгами.

Эта серия, подобно «Изабелле» и «Веселому дому», дает понять, что во вселенной «Клана Сопрано» действуют некие теологические и космологические силы. Это промелькнувшее привидение Пусси, убитого в «Веселом доме» (оно возникает в зеркале прихожей, и никто в кадре не видит его), и длинная сцена, во время которой Эй Джей пытается осмыслить «Остановку в лесу в снежный вечер» — стихотворение «этого чертова Роберта Фроста», которое часто читают как надгробную речь. Медоу пытается помочь Эй Джею понять, что значит: «Я пройду много миль, прежде чем усну». Но он не хочет вникать. «Просто скажи мне этот гребаный ответ, чтобы я мог его записать!» — ноет он.

Медоу не то чтобы совсем отказывается, но ее толкование поэзии скорее вызывает вопросы, нежели дает ответы (оказывается, что и белый, и черный символизируют смерть). «Он говорит о собственной смерти, — замечает Медоу о лирическом герое стихотворения, — которая еще не настала, но придет».

Это вообще не помогает Эй Джею. Несколько секунд молчания после ухода сестры придают «Клану Сопрано» черты фильма ужасов: мальчик слышит скрип половиц и спрашивает: «Бабушка?» Посетил ли его дух Ливии, или это лишь воображение Эй Джея? Фильм не дает ответа, а оставляет нас сидеть в тишине леса, снега, темноты и глубины.

<p>Сезон 3 / Эпизод 3. «Баловень судьбы»</p>

Сценарист: Тодд А. Кесслер

Режиссер: Генри Дж. Брончтейн

Полный идиот

«Да, а что не так с этим ребенком? Когда он вырастет?» — Тони

Наследственность, которую отцы передают сыновьям, часто без всякого на то желания последних, связывает совершенно разные сюжетные линии. В «Баловне судьбы» мы это видим на примерах Кристофера, Эй Джея, Джеки Априла Младшего и самого Тони, в чье детство мы возвращаемся, поскольку доктор Мелфи в конце концов вычисляет, что именно приводит к паническим атакам.

Обнаружив, что при обмороках Тони всегда присутствует мясо[168], Мелфи копается в его прошлом, пока он не вспоминает историю о том, как Джонни Бой избил владельца магазина, старика Сатриале, азартного игрока (как Дэйви Скатино), который задолжал не только бандитам, и отрубил ему мизинец практически на глазах одиннадцатилетнего Тони.

Как обычно, Тони, будучи членом клана, настолько тесно связан с различного рода установками и правилами усмирения, что он пытается представить эту историю как нечто само собой разумеющееся. «А что, ваш отец никому мизинцы не отрубал?» — шутит он с Мелфи. Но, несмотря на то что он видит связь между увечьем Сатриале и своей проблемой, самую первую паническую атаку Тони спровоцировала радость Ливии от того, что Джонни принес с работы мясо. Мелфи сравнивает эту ассоциацию с печеньем.

«Мадлен» из романа Пруста «В поисках утраченного времени». «Звучит очень грустно», — жалуется Тони до того, как Мелфи объясняет: знание причины панических атак сделает его менее уязвимыми к ним. Постановка диагноза — важнейший поворотный момент во взаимоотношениях Тони — Мелфи. Раньше он ходил к ней, потому что ощущал постоянную угрозу своей жизни и существованию, и только она могла помочь разобраться с этим. С этой проблемой в принципе разобрались — теперь доктор и пациент имеют больше возможностей исследовать другие ситуации, и, как мы увидели (скажем, в «Веселом доме»), Тони просит помощи в рабочих проблемах, о которых ей бы не следовало знать.

Тони был сыном мудрого человека, научившим его игнорировать страшный способ, которым отец добывал хлеб насущный, и мы видим психологические последствия этого. Многое в «Баловне судьбы» является иллюстрацией, как та же плата взимается со следующего поколения.

Просто потрясает, как сильно молодой Тони (Марк Дамиано II) похож на Эй Джея, и это сходство прослеживается вплоть до финального кадра, где Эй Джей тоже переживает паническую атаку, когда футбольный тренер назначает его капитаном защиты. Если Джонни всегда растил сына так, чтобы тот стал частью клана, сам Тони не хочет такой жизни для своего сына. Планы Эй Джея на будущее меняются так быстро, что он даже не может помнить их все. Футбол кажется той сферой деятельности, где можно сникать одобрение Тони, но Эй Джей, возможно, чувствует, что его загоняют туда, куда он не хочет, пусть даже он пока не знает, чего все же хочет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Киноstory

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение