Читаем Клан Сопрано полностью

Хотя Кейтлин и Трейси очень разные люди, их нарративные функции сходны: они доставляют проблемы другим, испытывая границы их эмпатии на прочность. Но Кейтлин — обеспеченный ребенок из Бартлесвиля, Оклахома, напуганный своим первым опытом жизни в большом городе, в то время как Трейси, происходящая из нижних слоев среднего класса, — жертва унижений, расплачивающаяся за неправильное обращение с собственным сыном. Она достаточно давно зависит от гангстеров, которые намного старше ее, и любой мог бы быть ее отцом, способным защитить ее посредством любви и денег, оградить ее от худшего в жизни.

Однако, если Трейси ищет симпатии, а порой и отваживается требовать ее, пусть с криком и наивно, самая большая проблема Кейтлин в том, что она слишком близко все принимает к сердцу. Это не просто ментальное заболевание; это нечто экзистенциальное. Как современный Холден Колфилд [герой романа Джерома Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» — Прим. пер.], она ощущает несправедливость, возможно, слишком мелодраматично, но тем не менее искренне. Она не смогла создать эмоциональный буфер между собой и окружающей действительностью. Сейчас, переехав в самый большой город США, она так потрясена существованием определенных видов боли, что, говоря о них, испытывает эмоциональный крах. Сначала она напугана смертью ребенка Линдберга, о которой она только что узнала. Она так решительно настроена считать Медоу своим лучшим другом, что, когда Медоу уезжает на пару дней домой, чтобы побыть подальше от нее, и не звонит, девушка предполагает самое худшее: «Я представила, что ты лежишь в госпитале с перерезанным горлом!» Кейтлин смотрит фильм ужасов «Уродцы» (Freaks, 1930) Тода Брауннинга, в котором играют участники реальных цирковых представлений, в том числе и люди с физическими отклонениями; она испытывает отвращение, она напугана, но не содержанием фильма, а реакцией на него других зрителей. «Ведь ты должен сочувствовать людям с уродствами. Вот этому парню без ноги. А он прыгает на руках, — говорит она. — Почему боль других людей — это источник развлечения?»

Это ее выражение сильной эмпатии (сочувствия), воспринимаемое нами как нечто комическое, даже смехотворное, больше говорит о нашей собственной привычной черствости, чем об адекватности ее реакции. А нужно лишь попробовать посмотреть на все то, что мы делаем, глазами Кейтлин и понять, что она абсолютно искренна (хотя явно страдает) в любой из своих реакций, она не маленький ребенок, как считают Медоу и Ной. Мы просто сначала неверно воспринимаем шокирующую реакцию Кейтлин на «Уродцев» как отвращение к самим людям с физическими недостатками, но на самом деле это ее выражение симпатии к ним. Ее неуважение по отношению к личному пространству Медоу мы считаем грубостью, в то время как это проекция ее фантазии на сестринскую близость. Мы ошибочно видим в ее реакции на полураздетую, бездомную женщину, использующую газетные листы вместо нижнего белья, расизм или классовое превосходство, а ведь ее гнев касается общества, которое позволяет людям падать так низко: «Как вы можете быть так бессердечны?» — спрашивает Кейтлин Медоу и Ноя, еле сдерживая слезы не из-за самого уличного зрелища, а из-за того, что другие равнодушны к нему.

Хотя Медоу не так холодна к Кейтлин, как Ной, она не испытывает к ней настоящего сочувствия и по большей части не обращает внимания на ее страдания. Она пытается уколоть своего отца, называя его «Мистер Понимание, у которого нет собственных проблем»; причем делает это сразу после рассказа о том, какие неудобства доставляет ей тяжелое душевное состояние Кейтлин. Медоу держится от Кейтлин подальше по той же самой причине, что и Ной, который устанавливает «границы», и ее отец, отталкивающий Трейси: как только ты начинаешь смотреть на надоедливого или трудного человека как на человеческое существо, которое не такое сильное или уравновешенное, как ты сам, ты начинаешь ощущать вину за то, что не любишь его.

«Выбрось это из головы, Кейтлин», — говорит ей Медоу, повторяя фразу, которую Тони использует всякий раз, когда кто-то плачет в его присутствии.

В серии «Университет» есть почти незаметные связи: камера движется от Ральфи, который входит в Трейси, пока она делает минет полицейскому, до появляющейся в кадре Кейтлин, которая встает с колен и шепчет: «О, Боже. Это было так ужасно». Невозможно придумать более точного и простого определения того, что мы видим.

Перейти на страницу:

Все книги серии Киноstory

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение