Кланы Альфанской Луны

— Представь себе сражение в Гандитауне, — буркнул Стрэв. — Бродить по пояс в… — он оборвал фразу, потом обратился к Джекобу Симиону и Омару Даймонду. — Нам понадобятся все святые, имеющие видения, и все пси, каких вы сможете найти среди шизов и гебов. Мы сможем их использовать?

— Думаю, да, — ответил Даймонд.

Симион кивнул.

— С чудесным оружием из Да Винчи Хейтс и способностями святых гебов и шизов, — сказала Аннет, — мы сможем не только защищаться.

— Если бы знать полные имена захватчиков, мы могли бы составить их нумерологический график, обнаружить их слабые стороны. Или если бы знать точные даты их рождения… — заметила мисс Хибблер.

— Я думаю, — прервала ее Аннет, — оружие манов плюс организованные силы паров, в соединении со сверхъестественными силами гебов и шизов будут более эффектны,

— Спасибо, что не пожертвовали Гандитауном. — Джекоб Симион с немым восторгом смотрел на Габриеля Бейнса.

Впервые за долгие месяцы и даже годы Бейнс почувствовал, как тают все его фобии. Он наслаждался ощущением безоблачного счастья, близким к эйфории. Его любили. Пусть это был всего лишь геб, но для него значило многое.

Чувство это напомнило Бейнсу детство, когда он еще не был паром.

7

Шагая по грязной, до предела замусоренной главной улице Гандитауна, доктор Мэри Риттерсдорф сказала:

— В жизни не видела ничего подобного. С клинической точки зрения все это полнейшее безумие. Все эти люди — законченные гебефреники. Страшно, страшно больные.

Что-то в глубине души говорило ей, что она должна поскорее покинуть это место и больше никогда сюда не возвращаться. Вернуться обратно на Терру, вновь работать консультантом по семейным делам и забыть, что когда-то была здесь.

А она еще хотела подвергнуть этих людей психотерапии…

Она поежилась. Даже хемотерапия или электрошок не дали бы здесь особого эффекта. Это была последняя стадия болезни, когда уже слишком поздно что-то делать.

Дэн Мэйджбум, молодой агент ЦРУ заметил:

— Значит твой диагноз — гебефрения? Можно готовить официальный рапорт? — Он взял ее под руку, помогая обойти какую-то дохлятину. В послеполуденном солнце ребра животного походили на зубья большой вилки.

— Да, это очевидно, — ответила Мэри. — Ты видел останки крысы на полу хижины? Буквально блевать тянет. Сейчас никто не живет в такой грязище… ни в Индии, ни в Китае. Словно мы вернулись на четыре тысячи лет назад. Вероятно, так жили синантропы или неандертальцы… конечно, без ржавеющих тракторов.

— На корабле мы можем выпить, — сказал Дэн Мэйджбум.

— Никакой алкоголь мне не помогает. Знаешь, что напоминает мне это ужасное место? Старую дешевую квартиру, в которую переехал мой муж после того, как мы расстались.

Мэйджбум уставился на нее.

— Ты знаешь, что у меня был муж, — сказала Мэри. — Я же говорила тебе. — Она задумалась, почему его удивило ее замечание. По пути на Альфу она открыто рассказывала о своих семейных проблемах, находя в нем благодарного слушателя.

— Вряд ли это подходящее сравнение, — сказал Мэйджбум. — Условия, царящие здесь, имеют все признаки группового психоза, а твой муж никогда не жил таким вот образом: ведь у него не было умственных расстройств.

— Откуда ты знаешь? — спросила Мэри, резко остановившись. — Ты же никогда не встречался с ним. Чак, несомненно, болен, у него скрытые признаки гебефрении. Он всегда уклонялся от социосексуальной ответственности. Я рассказывала, что никак не могла заставить его найти работу, гарантирующую приличный заработок. — Она вдруг сообразила, что Мэйджбум тоже работник ЦРУ, поэтому трудно ждать от него какого-то сочувствия. Мэри решила оставить эту тему: здесь и без этого было достаточно паршиво.

То тут то там гебы, как они сами исключительно точно называли себя, принимая во внимание род их болезни, тупо таращились и бессмысленно щерили зубы, при этом, правда, не выражая особого интереса.

Дорогу переходила белая коза. Мэри и Дэн Мэйджбум остановились — у них не было опыта обращения с козами. Животное прошло мимо.

«По крайней мере, — подумала Мэри, — эти люди безвредны».

Гебефреники на всех стадиях болезни были лишены агрессивных импульсов. Угрозу представляли другие больные, и встреча с ними была неизбежна. Особенно следовало опасаться маниакально-депрессивных типов, которые в высшей фазе заболевания могли быть крайне деструктивными.

Но следовало подготовиться и к более худшему.

Агрессивность маньяков в худшем случае проявлялась в виде приступов плохого настроения, кратковременных оргий разрушения, которые постепенно сходили на нет. Параноики были гораздо опаснее; можно было предсказать, что их постоянная враждебность вместо того, чтобы со временем ослабеть, выкристаллизуется в идеально спланированные действия. Параноик — это расчетливый аналитик, его действия обдуманны, а каждый поступок является частью общей схемы. Его враждебность не обязательно претворяется в действие, но лечение вызывает лишь ухудшение состояния больного. В этих случаях лечение, даже точный диагноз почти невозможны. Как и гебефреников, параноиков нельзя вернуть к нормальной жизни.