– В том-то все и дело, – устало сказал Чак. Хозяйка квартиры – толстая женщина, одетая в сотканное из хитина сверчка венерианское платье и носившая меховые тапочки из вуба, была ему отвратительна. Ситуация повторялась.
– Мы с женой разошлись. Дети остались с ней. Вот почему мне нужен этот конапт.
– Но они ведь будут приезжать? – Подведенные фиолетовым карандашом брови вопросительно приподнялись.
– Вы не знаете мою жену, – сухо заметил Чак.
– Что вы, что вы, они приедут, уж мне-то известны эти новые законы о разводах! – горячо заметила хозяйка. – Это вам не как раньше! Тогда государственный закон действовал! Вы уже были в суде? Бумаги получили?
– Нет, – признался Чак.
Для него все только начиналось. Вчера поздно вечером он перебрался в отель, а предыдущая ночь прошла в последней борьбе за достижение невозможного, в стремлении сохранить жизнь под одной крышей с Мэри. Он протянул хозяйке чек, она вернула ему удостоверение личности и вышла. Чак тут же закрыл дверь, подошел к окну и посмотрел на шумящую внизу улицу, на машины, скоростные подъемники, на пандусы и перекладины нижних этажей. Скоро ему придется набрать номер своего адвоката Нэта Уайлдера. Очень скоро.
В расставании Чака с супругой было слишком много иронии. В профессии брачного консультанта жена Риттерсдорфа добилась больших высот. Здесь, в округе Марин в Калифорнии, располагался ее офис, она сделала блестящую карьеру. Одному богу известно, сколько разрушенных человеческих отношений ей удалось исцелить. И все же именно талант и умения жены одним отточенным ударом несправедливости привели Чака в этот мрачный конапт. Добившись успеха в карьере, Мэри не смогла сдержать росшее с годами чувство презрения к мужу.
Пришлось признать, что в своей работе он и близко не подобрался к вершинам, которые покорила Мэри. Причина разрыва была именно в этом.
Чак программировал речь симулякров для разведывательного агентства «Шайенна», их нескончаемых пропагандистских программ и агитации против кольца коммунистических стран вокруг США. Чак страстно верил в свою работу и любил ее, но никакими рациональными доводами ее нельзя было назвать высокооплачиваемым призванием или статусным делом. Речь, которую он писал, должна была звучать раздуто и по-детски. Основной посыл был направлен на школьников как в США, так и в соседних коммунистических странах, а также на огромную аудиторию взрослых с низким уровнем образования. По правде говоря, Чак был халтурщиком, и Мэри много раз говорила ему об этом.
Халтурщик или нет, но он продолжал работать на прежнем месте, хотя за шесть лет супружества ему предлагали другие должности. Возможно, Чак не хотел менять работу потому, что ему нравилось слышать придуманные им же слоганы и реплики, произносимые человекоподобными роботами, а возможно, потому, что видел другую, жизненно важную, причину. Соединенные Штаты оборонялись в политическом и экономическом плане. Америке нужны были люди, работающие на правительство за заведомо низкую заработную плату и на должностях, не требующих героических или иных возвышенных качеств личности. Кто-то должен был программировать симулякров для пропаганды. Их следовало рассредоточить по всему миру, чтобы они стали представителями контрразведки, чтобы агитировали, убеждали, оказывали влияние. Но…
Все дало трещину три года назад. Один из женатых клиентов Мэри, попавший в весьма сложную ситуацию с тремя любовницами, оказался телепродюсером. Звали его Джеральд Филд, он создал знаменитое телешоу Банни Хентмана и обладал правами на большую часть подобных передач. Пытаясь немного подзаработать, Мэри передала Филду несколько текстов, которые Чак написал для отделения ЦРУ в Сан-Франциско. Ознакомившись с рукописями, Филд нашел их интересными и полными юмора, поэтому-то Мэри их и выбрала. В этом заключался талант Чака, он создал нечто иное, отличимое от напыщенного тона экранов телевизоров. Его тексты были полны остроумия и искры. И Филд клюнул. Он попросил Мэри устроить ему встречу с Чаком.
Теперь же, стоя у окна старого, маленького, землистого цвета конапта, в который он заехал, не прихватив ни одного чемодана с вещами, Чак смотрел на улицу и вспоминал перепалку, вспыхнувшую между ним и Мэри. Это было особенно жестоко и, безусловно, соответствовало классическому разрыву, разводу между ними двумя.