Клара и мистер Тиффани

Это были последние слова, которые мистеру Митчеллу было суждено высказать мне. Он отправился домой и умер.

Эта новость поразила меня, как кузнечный молот. Отвратительное чувство ответственности опять целиком подчинило меня себе. Тем вечером я сказала Элис, что не могу отделаться от мысли, что стала причиной его смерти.

— Ты считаешь, что в состоянии оказать такое воздействие?

— Я огорчила его. На обличительную тираду ответила обличительной же тирадой, уснащенной несколькими ехидными подковырками, пока лицо у него не побагровело. Мне следует облачиться в траурные одежды и посыпать голову пеплом.

— У тебя ложное чувство ответственности. Ты слишком много берешь на себя. Отбрось это, Клара. Не стоит принимать все близко к сердцу.

— Он был родственником семьи Тиффани.

— Седьмая вода на киселе.

— Может быть, моя резкость заставила его сердце биться быстрее, и оно не выдержало.

— Твой отчим не согласился бы с этим. Он верил только в одну причину, большую, чем ты, большую, чем мы все.

Это немного успокоило меня, но на следующий день в спокойной студии, когда я объявила пятиминутный перерыв для отдыха глаз, было трудно вновь не почувствовать вину. Хотя в одном Элис права: раздутая ответственность была частью моей озабоченности собой.

Несмотря на срочный характер работы над лампой с глициниями для нетерпеливой покупательницы, которая жаждала заполучить ее для какого-то торжественного обеда, я дала глазам отдохнуть дольше чем обычно. Со смеженными веками я прислушивалась к приближающемуся и удаляющемуся цокоту лошадиных копыт, голосу мальчишки — разносчика газет, выкликающего заголовки, и скрипу, с которым поломойка передвигала свое ведро по полу.

— Время вышло! — крикнула я.

Оглушительный грохот поднял нас на ноги. Поломойка, убиравшая под верстаком, на котором лежал абажур с глициниями, дернулась при моей команде. Весь верстак обрушился. В мгновение ока недельная работа трех девушек превратилась в неприглядную кучку.

Внезапно воцарившееся молчание в комнате говорило красноречивее, чем стенания. Мы упали на колени на пол, пытаясь собрать две тысячи кусочков. Ни слова не вылетело изо рта девушек насчет стоимости разбитого стекла, которая по всем правилам подлежала вычету из их жалованья. Я поклялась, что изыщу способ, чтобы этого не произошло.

Только Фрэнк, пришедший собрать мусор, испустил странный вопль и принялся ползать под соседними столами, чтобы собрать разлетевшиеся кусочки. Что же касается уборщицы, она с минуту оглядывалась с затуманенным взором, а затем спокойно продолжила драить пол в другом месте, оставаясь единственной невозмутимой личностью в помещении. Падала ли ответственность за это на меня? Возможно, поломойка сочла, что мое восклицание: «Время вышло!» — предназначалось для нее?

«Не стоит принимать это близко к сердцу», — сказала бы Элис, но могла ли я остаться равнодушной к этой катастрофе?

Нелли и Кэрри поспешили нарезать новые кусочки стекла, но потом мы не смогли быстро подобрать подходящие. У многих был хитроумный вогнутый изгиб. После трехчасовых попыток найти куски для спасения и определить, к чему они относятся, мы все пали духом.

— Все пошло через задницу! — с отвращением вскричала Мэри.

У мисс Джадд в глазах стояли слезы. Юбки у всех были перепачканы. Ползанье по полу внесло больше неразберихи, чем если начать все заново. Была ли это лоза с глициниями или люстра? Ни то ни другое, просто куча мусора.

— В-Ы-Б-Р-О-С-Ь П-Р-О-Ч-Ь, — приказала я Фрэнку.

«Вычту стоимость разбитого стекла из своего жалованья», — решила я про себя.

— Пошли домой, — сказала я вслух. — Начнем новую утром.

— А покупательница? Она не получит лампу вовремя, — сокрушалась мисс Джадд.

— Нет, не получит. Я извещу мистера Митчелла… я хочу сказать, мистера Томаса — завтра.

С затуманенными глазами я выгнала всех, оставила Фрэнка убирать и вошла в лифт вместе с Нелли.

— Вас никогда не интересовало, какие семьи покупают эти лампы и украшают ими свои дома? — спросила она.

— Богатые, — сухо отрезала я.

— Вас никогда не интересовало, любят ли они их так, как мы? Но ведь мы и никогда не узнаем, верно?

— Нет, не узнаем.

— Вы можете посчитать это лестью, но не было ли у вас иногда чувства, что наше творчество немножко сродни Богу, создающему первым делом цветы, в надежде, вдруг кто-то заметит это?

— Да.

— И он продолжает сотворять их, год за годом, — промолвила Нелли. — Разве это не любовь, миссис Дрисколл?

— Высшее ее проявление!

Около служебного входа на Двадцать пятой улице ее ожидал верный Патрик Дойл, чтобы проводить домой потемну. Это тоже была любовь.

Мир — большой и малый — сместился с оси. Я объявила постояльцам, собравшимся в гостиной перед ужином: